Прощай, Сколопендра!

Сейчас я был «остров в толпе». Но в мою скрытую заводь проникла Седая Дама. Торопясь, я приткнулся было за декоративной каретой (торчавшей на вечном приколе у нашего театра). Я решил: навсегда спрячусь в этом полдне. Не нужно мне никакого праздника.

Седая Дама вылетела, словно из-за кулис. И сразу выставила поперек свою трость-«удочку», на которую ловко цепляла прогульщиков и «отказников» от врачующей силы спорта.

На ее «боинге» (швейцарская сборка!) висел нелепое надувное сердечко.

— Я счастлива, Кузнецов! — Завопи ла она на всю площадь. — Вчера ты был совсем плох… — Подъехала ближе и добавила уже почти интимно: «А я тебя почти не узнала! Какой-то ты был тощий, худой и страшный… Просто скелет…»

Она уперлась своим креслом — в мою коляску.

— Ходят страшные слухи, Кузнецов!.. Три мальчика свалились с яхты… Яхты — беда нашего города! Они все не имеют лицензий… Мальчиков не нашли. Пока… Сейчас главное — провести мероприятие. А как — твои? Летят перелетные гуси?.. Что с твоей челюстью, снимок сделали? Если не сделали — я позвоню!

Она так близко надвинулась на меня, что я заглянул в ее глаза. Это были глаза фанатика, уничтожающего все препятствия на пути спортивной эстафеты.

— Ты — помнишь: мы отошли с твоей сестрой… Прости меня, но она во всем призналась!

Я только рот разинул.

— Она рассказала мне, как ты вступил в схватку с отморозком…

Я согласно мигнул.

— Значит — можешь, Кузнецов? Встать на защиту маленькой девочки, которая в песочнице мирно пекла куличики… Видишь, я все знаю! Знаю — как ты сражался с этим здоровым бармалеем, швырнувшим в ребенка яблочный огрызок… Проявить спортивный дух в схватке с хулиганом ты можешь, а тренировки — игнорируем?

Она развернула свою замечательную швейцарскую махину, но — прежде чем уехать, все-таки пригрозила: «Ты у меня — в штраф-зоне!».

Теперь не отстанет…

Прижимаясь к левой бровке, я покатил вниз по Дувановской. Солнце, наконец, высадило свой первый десант: жара плыла уже над шествием. Аллею к спуску охраняли живые статуи: фрейлины ее величества; ангелы; золушки с корзинками… Тут же — и неизбежные пираты: высокие сапоги, шпаги, камзолы… Их «бронзовые» фигуры окружали курортницы в масках и шортиках. Уже начинался эталонный гул маскарада (когда кто-то берет управление на себя — и руководит хаосом).

Теперь мы (все мы!) шли, ехали, бежали, подпрыгивали — встречь слепящему солнцу! А чьи-то командированные голоса призывали оставить в покое все пляжи. Кроме одного. «Бизона».

Я отъехал выпить воды под сень неопалимой рекламной кровли. Все плакаты были на одно лицо… То есть — лица-то как раз и не было, а было что-то художественно размытое, напоминающее женский лик, придавленный тяжелым лубочным золотом знаменитых подвесок. «Сокровище византийской короны — ваше!».

«Мечта всех красавиц: пропендулии.»

«Выбираем принцессу полуострова!»

Без таких, как Леха (пожирателей сезонных халяв и зрелищ) — такие мероприятия бессмысленны!

А мне позарез был нужен Леха: сегодня и он любимец Судьбы.

Теперь толпу возглавляли скоморохи: все — в пестрых колпаках и ярких дорогих заплатках. Они ехали по бокам колонны на гироскутерах. Они дудели в свои дудки как полоумные; веселые шальные ребята!.. Меня уже раздражал лес этих голых загорелых ног, бредущих за ними; мелькание бесцеремонных рук, орущие вслед заводилам глотки: «Кто не с нами — тот за нами!», «Кто куда — а мы на танцы!»…

Впереди шествия — блестящие, высокие, недосягаемые! выросли ходулисты.

СНЕЖНОЙ КОРОЛЕВЫ не было среди них… Даже если бы я и отыскал запропастившийся веер, отдавать его было некому.

Я глядел им в след — и толпа неровно обтекала меня.

Толпа здесь разбилась на два ручья: одним предлагалась эстрада (там уже повизгивали микрофоны), других терпеливо ждали у наспех построенного павильона, где будут изгаляться «танцоры на колесах». Леху надо было искать здесь.

«Царь Данька!» — запищало у меня в ухе. — Уже все кончилось?..»

Блаженный…

Это просто пауза: народ наш прекращает орать, когда что-то дают даром.

«Вон там, за помостом, жук-скакун…» — Пробился ко мне тоненький голосок. — «Гляди: и уховертка рядом…Они тебя знают; они нам помогут!»

Я закрутил головой: точно, все так и есть: у врат на «Бизон» топтался озабоченный бич-менеджер (с вечным репродуктором в руке), рядом что-то высматривала Катька.

— Быстрей отсюда, Гонша!

«Гонша я — для бабушки под вербой, а для тебя (и всех остальных!) уже только Тэтти-Гон!», пропищал он оскорбленно.

Плюнув на все, я свернул за лавочку — и помчал прямо по ухоженному газону.

То же мне, цаца! Правильно говорят: власть портит.

Я сделал крюк — и вклинился в реденький строй желающих поглядеть на невиданные танцы. Здесь было тише: мероприятие обязывало.

— Я не понял, Тэтти. Какой «скакун», какая «уховертка»?..

«Я всех антропоидов классифицирую, что здесь неясно? «Скакун» — твой бывший наставник. «Уховертка» — твоя бывшая самка…»

Я чуть не напоролся на чью-то спину.

— Ну — ты даешь!