Прощай, Сколопендра!

— Тогда — по «коням»! — И я ухватился за рычаги.

Кто-то бросился мне наперерез, когда я объезжал тетю-бульдозера. А вот это сейчас было вообще ни к чему: путь мне преградил Савраска. Собственной персоной!.. Но я ускользнул от него (как ускользал все лето).

— На «грязи» полетел? — Только и услышал я в спину. — Ступай…Туда тебе и дорога!

Не оборачиваясь, я только взметнул кулак повыше (как повстанец, исчезающий в джунглях).

И на всякой случай — свернул на узкую, задымленную полусветом, тропу. На таких аллеях хорошо встречаться шпионам: пара дряхлых лавочек; вокруг — никого; там, впереди, в просвете — синий, ненавязчивый блеск моря. Здесь кончались городские пляжи.

Прощание

Я подъехал к береговой гальке (набросанной последним штормом). Песок здесь никто не чистил — зачем?

Я бросил руки, как поводья…Я устал: от грохота, шума, нерационального истребления времени.

«Тихо-о…», всплыло и рядом и во мне. «Так тихо, будто…будто я уже там: где бабушка, верба и — синий закат…»

— Тоже одурел?

Я поставил Тэтти на плечо: чтобы подышал и осмотрелся.

Он и осмотрелся.

«А у нас — гости!», сказал он.

Вот этого еще не хватало… Я оглянулся: в начале тропы уже нарисовался бездомный скелет на худющих ногах. Футляр от пещерного фотоаппарата мотался на тощей груди…За руку (лапу?) Дикуся вывел нового питомца: обезьяну в тельняшке (такой себе дресс-код для курортных мартышек).

Дикуся замер, — и глаза его под чужой шляпой не бегали, а словно заранее просили прощения. И солнце здесь не палило; и дальние песни уносило в море — со всем праздничным сумасшествием.

Здесь, на задах «Бизона», шла своя неприметная, тенистая, не бурливая жизнь. Огромные валуны — как рифы! ограждали вход на пляж (сплошь из камней, что для здешних мест — редкость).

Дикуся перехватил мой взгляд. Аккуратно не то постучал, не то погладил по древнему «Полароиду»: дескать — не желаете сняться, молодой человек?

Почему-то мне захотелось его унизить:

— Что, стихи не кормят?

— Зато прекрасно — поят!.. И могут обеспечить ночлег.

Обезьяна изобразила ужас: заперла одной лапой пасть, а другой — стала тыкать в ближайшие камни. Толстая чайка там охотилась.

— Вы — роете клады; она — собирает сколки солнца!.. — Довольно продекламировал Дикуся.

Я только на миг извернулся, чтобы ухватить булыжник.

И тут…

Вот он — во всей красе: огромный голенастый монстр, шагающий на пружинящих задних…И бедная «охотница», тут же ставшая добычей.

Смерть тебе, Голливуд! (Никогда ты не сделаешь лучше!..)

А он молча стоял на берегу, сложив крылья (так, как арестант складывает за спиной руки). И крылья обтекали его, словно готовую взлететь ракету.

— Здесь мы и будем прощаться, царь Данька! — Сказал Тэтти-Гон, не оборачиваясь.

Голос его странно вписался и в эту тишину и в гневный протест Дикуси: «Отпустите земную птицу!..»

Обезьяна схватила хозяина за руку — и заковыляла с ним в кущи.

Тэтти задумчиво глядел на море.

— У нас нет океана. Зато есть ручьи. Один из них протекает мим Старой Вербы, ты не забыл?

— Ничего я не забыл! — Нажал я на все звуки. — Туманность Бабочка, галактика Жук…Или Мотылек.

— «Тэтти-Гон! Всегда — чемпион!», Вот это и есть самое главное… Скейт-лозунг, с которым идешь, едешь, летишь по жизни. — У тебя уже есть девиз?

— Все у меня есть… — Голос вдруг зашаркал, как мокрая галька в сухих ладонях. — Просто — не нужен тебе мой адрес… Ты — улетишь, и будешь лупить розгами своих беспризрников, как лупил тебя этот…наставник Хэм.

— Ты не поверишь, царь Данька! Но я — любимый ученик своего учителя. Хотя и называл его изредка: наставник Хам.

— Мы нашего тренера то же Савраской кличем. Ну, в смысле, лошадь такая: вся в пятнах. Он, когда злющий — прямо копытом стучит. Людоед, одним словом.

— Многих съел? — Деловит спросил Тэтти.

(И я понял: это не фигура речи.)

Но вот что странно: все, что я хотел выдать этому предателю здесь, — все это вдруг потеряло смысл.

Я знал одно: завтра утром его не будет.

Наверное — и у него шевельнулось что-то подобное в башке… Его усики-антенны взметнулись вверх, и один из них принял форму вопросительного знака.

— Знаешь, что плохо, царь Данька? У нас с тобой на двоих — ни одного общего снимка! Это — совсем не вкусно…Я хочу пастись на лужайке твоего стола.

— Ты улетишь к гусеницам, а мне предлагаешь глядеть на свою хамскую рожу?..

— На себя посмотри! У нас ни одна бабочка не взглянула бы на тебя без испуга…

И мы дружно рассмеялись (каждый по-своему).

— Ненавижу сниматься! — Сказал я (истинную правду, между прочим). — Дикуся, где ты прячешься? — Заорал я, вглядываясь в кусты. — Иди сюда со своим «кинг-конгом»: одна зеленая дылда хочет фото на память!

Я прислушался. Ответа не было…Ушли, испугались?

— Сюда! — Закричал я веселее… — Нам еще костюм сдавать…

— Граждане отдыхающие! — Дикуся вывернулся оттуда, откуда и не ждали: из-за ближайшей лавки. — Все готовы?

Я шустро отъехал в ближайшую тень. А мой насекомец вдруг исчез за ближайшим валуном… Дикуся растерянно оглядывался; а обезьяныш стоял смирно (может, нагляделся на эти фокусы!?).

— Что за напасть?