— Сам ложкой не расхлебаешь своего счастья, юный …технопитек! А сейчас признавайся, как звать сеструху. А-а, не слышу!
Я молчал, в первый раз ощутив себя партизаном на допросе.
— Машкой ее зовут, — отозвалась со скамьи ренегатка. — Но она только школу закончила.
Голова Белого дернулась и отъехала в профиль. Из-под страха мне даже показалось, что она раздулась — и стала размером с его же лимузин. (Зрительно они было на одном экране.)
— Машка, значит. — Он вдруг улыбнулся: вполне безобидно. — Здорово!
И слегка качнул мою коляску. Я чуть не выпал!..
— Что, малыш, не пускают? — Он маршальским жестом указал вниз, на запирающую выезд собственную тачку. И завопил, как полоумный, размахивая руками.
— Сволочи!..Мироеды!.. Кровь народную пьете…Зажрались! — Его крик взметнулся ввысь, прыгая, как человек-паук, по балконам. Захлопали двери и форточки. — Нахапали, а теперь разъезжают, капиталисты чертовы, мистеры-твиттеры…Владельцы заводов, блогов, берлогов! А дитю куда податься (он вновь потряс коляску)? У него, дитяти, крылышек нет.
— Правильно. — Прошамкала ренегатка, имея в виду что-то свое. — Совсем нету совести.
И тут я почуял, что мое кресло стало двигаться в режиме укачивания: туда — сюда, туда — сюда.
Он качал меня одним мизинцем! И в такт движению, как у болванчика, скользила его морда. Я зажмурился — и тут же огреб легкий шлепок по затылку.
— Малыш, ты заснул? Даже «пи-пи» не хочешь?
Тут я услышал новый звук: кто-то легко и споро перепрыгивал через ступеньки. Кто-то больше ребенка, но меньше человека. Вслед раздавались шаги покрупнее.
— Даниил, живой?
Странный вопрос. Не такой уж здесь страх, чтобы помереть.
Я развернулся — и чуть не «поцеловался» с раскрытой собачьей пастью. Черноуховская собака жадно дышала после утренней тренировки. Сам Петька то же был взмыленный: казалось, что его черная футболка (с неизбежным котом в кимоно) вздымается сама по себе.
Лавочка при виде Петьки возбудилась и пришла в движение. Всех опередила Мелания Сидоровна.
— Хам Хамыч! — Указала она всем на ББГ. И победно сжала губы.
А Петька уже попер на господина в белом, хотя мог бы и обойти.
У начала пандуса он подозвал собаку («Пошли, Тристан. Новая игра…») и не спеша стал спускаться вниз.
— Э-Эй! — Предостерегающе крикнул Белый Господин…Но Черноухов даже не тормознул.
Его собака бодро обежала по периметру всю машину и, наконец-то, унюхала то, что искала: правое переднее колесо. К нему-то она и пристроилась, шикарно задрав лапу.
Я так и не понял сверху: не то подоспевший Петька вышвырнул водилу, не то он сам выкатился от греха подальше… В след ему Петька запустил огромную, как поднос, фуражку.
А потом он нежно стронул машину с места и, на виду у всех, задами провел ее в глубину двора, где и поставил на новую стоянку: между двумя мусорными контейнерами.
Даже не захлопнув дверцу, Черноухов спокойно вернулся к освобожденному устью пандуса. Там он похлопал за ушами подбежавшего Тристана. Потом он поднял голову и крикнул наверх, адресуясь по-соседски к автовладельцу:
— Ты там подтолкни пассажира. Он что, заснул?
Белый Господин стоит передо мной. Теперь он сам запирает спуск: всей своей глыбой, с намертво стиснутыми за спиной пальцами.
Я зажмурился (в который раз!). Я уже представил, как лечу живым снарядом — и прямо в черную грудь. А потом перехожу на полную инвалидность: в спинальники.
Медленно, медленно — в непостижимо тягучем кадре, пальцы Господина разжались. Но еще медленнее он сделал шаг в сторону — и кивнул мне головой: «Проезжай…».
Я еще глянул напоследок (когда удирал СО ВСЕХ РУК, вцепившись намертво в рычаги, забыв про джойстик!..), они стояли, словно дуэлянты у барьера. И позиция у Белого Господина, как ни крути, была более выигрышной.
9. И вот тут-то все случилось…
Как на Лехины именины…
Ездить с Лехой — это как попугая выгуливать. Сам себе говорит — сам себе отвечает. Его большой рот никогда не закрывается: задирает всех курортных (и даже ходячих девчонок).
А на тренировках я слышу от него только дежурные фразы: «привет», «давай ты, Кузнец, первый…», «внимание: Савраска на тумбе» и т. д.
Но как только разъезжались по домам — мы становились совсем другими.
Вот скажите, о чем могут базарить два таких «крутых мачо», особенно — если их никто не слышит?
Ясно, о девочках.
Если верить Лешке (по его словам), у него
«Какие у вас красивые ноги!», пишут ему. «Вы бегаете или прыгаете?»
А он так, скромненько: «Плаваю. Мастер спорта…Здесь я на Капри. Закат встречаю. Ничего.
Что в маске?»
И визжат, дуры, от счастья. Он им торс — в шикарном гидраке с эмблемой супермена на груди (очки — «глубинки» на морде), что там вообще увидишь?