Прощай, Сколопендра!

Следом — Профессор… Ступает тяжко. Останавливается (а глаза уже шарят по знакомым окошкам). И он делает вид, что безумно рад встрече с любимыми соседями. Придерживает ногой портфель… Отдыхает.

Фактическая глава семьи: Родитель№ 1. В чем-то пестром, ярком (сразу видно: африканское…), немыслимый тюрбан на голове… Руки теребят сумочку. Ну да, она же будет расплачиваться… («расплачиваться» — какое странное слово!..)

Она победно оглядывает площадку. (Я бы не удивился, если бы и полковой марш загремел!..) А что? У нее же — постоянно: то — смотры, то — осмотры… Внутриклеточно, нанофизически я уже ощущаю, как она деловито базируется в стенах бывшей моей комнаты …и как потом, распихивая чужие фантазии, — осваивается в мыслях своих детей… Фигушки вам, тетя!

…Я все забрал отсюда? Да, не забыть ВОТ ЭТО. И я сунул ВОТ ЭТО в карман.

Нет у меня на сегодня ни Родителей, ни телефонов, ни родных стен!..

Это в прошлом веке: «счастье — когда тебя понимают». Настоящее счастье — когда не лезут в душу, чтобы понять. ДУША — это сокровенно: это и есть истинная, в реале, матрица человека, недоступная для распечаток посторонним. Счастье по сути — то, что не надо выдумывать; оно, счастье, всегда в прошлом: по результату.

Постучали в дверь…чудаки!

Я разбежался и, взяв «космический» барьер — приземлился на площадке.

Вот она, ваша лестница…Дюжина унизительных ступенек.

Два…нет! три хороших прыжка и — и я на свободе!

(Представляю: что сейчас творится на лавочке!..)

Меня встретил город, пресытившийся зрелищ… К вечеру — оживет, опять двинется в загул. Сезон не кончился!..

В доме Миллеров — распахнуто, разворовано чужим глазом то, что таилось на бюргерский лад и прикрывалось азиатской традицией. Во дворе — у так и не доведенного до ума арыка, сидел, поджав ноги, дядя Худай; просветленный — он пил свой знаменитый чай из одного чайника, и рядом лежали полноценные двА лепешки…В лице его был покой и созерцание (несмотря на шум за спиной от съезжающего гостя). Я и не стал мешать его счастью.

На улице Дувановской кипел фонтан. Здесь еще продолжался карнавал: бродили две огромные куклы: Бэтмен и Спайдермен (неожиданно вспомнил бабу Зину: «Вот где наши буратины затерялись, прости господи…»). За фонтаном возвышались ходулисты: две как бы «византийские дамы». Смешно: прогульщиц заставляют отрабатывать, что ли?

Дама с веером шепталась (сверху!) с поклонником.

Дама без веера смотрела не меня озадаченно.

И тогда я достал ЭТО — и даже несколько раз щелкнул: открыл — закрыл, открыл — закрыл…

Она как-то странно пожала плечами: без коляски она меня не понимала.

Я взял барьер (бортик), разогнался по мокрым плитам, подпрыгнул — и на самый краткий миг оказался с ней рядом: глаза в глаза… Я швырнул ей в лицо «пропажу» и едва успел. приводниться. Прямо в чашу бассейна!

Выскочил мокрый, как лягуха — и, не слыша ора, помчался вниз по Дувановской.

Бежал скачками, как полоумный…Прилавочные старушки, частенько угощавшие меня: пирожком ли домашним, «фруктой» ли с собственных дач, — сейчас в испуге откидывались на спинки бульварных сидений…

— Глядите! У мальчика — зеленые ноги… Зеленые ноги!

— Совсем молодежь оборзела…

— Сколько зеленки перевел, да.

На бегу я выхватил у девочки надувной шар: алое сердце. (Я подарю его своей настоящей крестнице Седой Даме…)

На пушку возле краеведческого музея я запрыгнул уже без энтузиазма. Просто в тестовом режиме. И, свернув, погнал по Набережной: народ здесь бывалый, чего только не видал…

А вот и пирс: вчерашнее мое позорище.

«Мечта Мазая» — у причала; самого Белого Господина не видно, но слуг — достаточно. Все вокруг — полуразобрано, полураскидано; одуревший Буцай (без пиратских прибамбасов) отупело сидит на размалеванном сундуке (с совсем не декоративной «бутылкой рому») и меланхолично следит, как работяги скатывают сдутый бассейн, очищенный из-под итальянской «экологической» грязи.

Зацепившись о разорванную ветром афишу, забоксировал под дых неведомому врагу — и свалился почти сверху на менеджера Жоржа и фрау Миллер (богиню без ларца). Яростно и тихо они продолжали вечное, как мир, сражение: он настаивал на правах молодости, она пеняла ему за «ужасную ночь»…Мне она бросила нелогичную фразу: «Ваша сестра где-то здесь, джигит. Не ищите ее…»

И тут же — оба! они просто окаменели, зацепившись взглядом за мои дивные «ласты». И я гордо прошел дальше.

Я прошел мимо Мальчика-с-Гирей (и, наконец-то, сделал то, что делают все курортники: потискал чугунную гирю — и успокоился).

Возле Графини О., как всегда, пустовато… В кресле для клиентов, деликатно отвернув морду, восседала ее любимица: дворняжка Дуся. Тихо сидела, не жалуясь на духоту, дороговизну, падение нравов и затекшую спину.

— Ты — повзрослел, — сообщила Графиня О., глянув на меня мельком.

— Просто я — вырос.

Она передала мне фотки.

Она мне сказала:

— Дикуся — опять без напарника. Зато — с крышей. «Я — Овидий…Я видел то, что и вы не видели!..». Забрался в свою раковину… А почему ты — босой?

…Умница!