Прощай, зеленая Пряжка

Виталий постепенно разглядел, что несчастный отец был когда-то красивым мужчиной. А теперь его портила жалкая болезненная гримаса, исказившая лицо.

— Это очень грустно, но что ж теперь сделаешь, — сказал Виталий, чтобы что-то сказать.

— Я понимаю, что не исправить, я к вам не для этого. Я хотел спросить, сам-то я теперь какой? На меня это ихнее семейное не передалось? Если новый ребенок от меня?

— Так ведь жена ваша не изменилась.

— Нет, если я от другой, не от жены? Или даже женюсь снова. Если мать будет здорова, а я уже порченный?

— Нет-нет, что вы, вы не порченный. Это от жены к мужу не передается.

— Не заразное, значит? А я боялся, может, заразное. Когда столько лет вместе, что угодно перейдет.

— Нет, не перейдет.

— Вот спасибо, доктор, вот спасибо! А то я боялся. Главное, что я детей люблю! Другие мужчины и не думают, они не за этим, а я люблю. Вот и получил любимого сына!

А что должен был Виталий — обмануть, припугнуть, чтобы сохранить мужа сестре Мержеевской? Нет уж, сама обманывала — пусть сама и расплачивается. Ведь такое законное, такое человеческое желание — иметь ребенка, здорового ребенка.

Муж все благодарил, но Виталий поспешил его выпроводить. Пускай идет, пускай живет — болезненная гримаса сойдет постепенно, снова станет красавцем-мужчиной… Все законно, ни в чем он не виноват, нельзя от него требовать пожизненной самоотверженности, но пусть идет поскорей с глаз.

— Ну, что ему нужно? — спросила Капитолина.

— А, интересовался, не подхватит ли он от жены наши болезни.

— Надо ж придумать! Нет, каким надо быть темным! Все-таки в Ленинграде живет, не где-нибудь!..

А Виталий подумал, что в принципе может существовать некий вирус, ничего же не известно.

— …А тут у меня и для вас сюрприз, Виталий Сергеевич: медсведения пришли на вашу Бородулину. Полюбуйтесь-ка!

Виталий полюбовался: наблюдалось при прежнем поступлении речевое возбуждение, развязна, сексуальна, агрессивно настроена по отношению к соседям, отдельные бредовые высказывания, хотя сформировавшегося бреда не выявлено… Да, не ожидал, признаться! И диагноз: «органическое поражение головного мозга с психическими нарушениями». В просторечии — оргпор. Вот так вот, поверил внешности и хорошим манерам.

— Надо вам и дальше обследовать, — сказала Капитолина. — Пошлите на дом обследование, запросите диспансер тоже.

Он и сам должен был давно это сделать! Стыдно…

Но стыдиться долго Виталий сейчас не смог: он вспомнил, как они ходили с Верой в библиотеку, как он заслонил ее, когда проходило мимо четвертое отделение.

Как-то сразу отодвинулись мысли о полученных медсведениях, о жалком родиче Мержеевской, он сидел и снова вспоминал их поход с Верой. Невольно вспоминалось и то, что она мало читала, оказывается, что она думает, будто книгу достаточно прочесть один раз, как спортивный отчет, где главное — кто победил. Многое ей надо еще объяснить, многому учить. И как, должно быть, увлекательно все ей объяснять, видеть, как она начинает понимать настоящую красоту…

Только интересно: он что, в больнице это делать собирается?! Виталий не знал. Он ведь просто мечтал. Он не строил никаких планов…

Глава пятнадцатая

С утра Анжелла Степановна суетилась: доставала в бельевой крахмальную салфетку, перемывала парадные чашки, извлекла откуда-то пачку печенья — ждали профессора Белосельского.

И вот наконец послышался старческий умиленный голос.

— Здравствуйте, Анжелла Степановна, здравствуйте, дорогая моя! Как себя чувствуете? Выглядите вы прекрасно. Не много нас, старой гвардии, осталось.

Все в ординаторской заранее встали навстречу. И вот открылась дверь и, сияя, вошел Георгий Владимирович Белосельский — очень высокий (рассказывали, он в молодости был спортсменом, и играл во все игры, и бегал, и плавал — тогда было принято такое совместительство), с седой бетховенской гривой, в черном костюме и при бабочке — он импонировал: родственники больных, если им удавалось с ним побеседовать хоть минуту, всегда оставались в успокаивающей совесть уверенности, что они сделали для своих несчастных близких все, что только в силах человеческих.

Врачей он приветствовал столь же умиленно:

— Здравствуйте, мои дорогие, здравствуйте! Можно к вам, Капитолина Харитоновна?

— Как вы можете спрашивать, Георгий Владимирович!

— Вы хозяйка, вы распоряжаетесь.

Не переставая улыбаться, Георгий Владимирович пожимал всем руки, и только завершив эту церемонию, уселся наконец на свое обычное место за столом Люды, а Люда пересела на диван. Уселись и остальные. Дверь открылась, и торжественно вплыла Анжелла Степановна с подносом, на котором под белоснежной салфеткой покоилась профессорская чашка, и профессорский чайник, и профессорское печенье.

— Спасибо, Анжелла Степановна, спасибо, дорогая!