Прощальное эхо

Когда дверь за Андреем захлопнулась, Наташа вернулась в спальню. Девочка спала, но, видимо, уже собиралась проснуться и заорать. Личико ее некрасиво кривилось, беззубый рот разевался так, будто из него вот-вот полезут радужные мыльные пузыри. Чепчик самого маленького размера на ее крошечной голове перекосился и закрыл половину лица. Наташа отошла от кроватки и с размаху плюхнулась на диван, так что взвыли пружины. Ребенок не проснулся. «А жаль», — подумала она. Теперь, когда Андрей ушел и она осталась наедине с этим безобразным краснолицым существом, ей расхотелось быть доброй и ласковой. Пусть поорет, ничего с ней не случится, дети должны плакать! Она понимала, что должна быть благодарна этой маленькой лягушке за то, что сейчас живет вместе с Андреем, за то, что может разговаривать с ним о погоде, о светской ерунде, может смотреть вместе с ним телевизор. Она будет стирать его носки, в конце концов! Но именно мысль о том, что она должна быть кому-то благодарна, казалась невыносимой. Эта девочка была дочерью Оксаны, ее прошлым, ее частью, напоминанием о ней куда более реальным, чем призрачно отогнутые шторы. Наташе даже чудилось что она слышит ее голос, холодный, как у диктора: «Я разрешаю тебе жить здесь. Я разрешаю тебе ухаживать за моей дочерью. Я разрешаю тебе лелеять и холить живую память обо мне. Бедный ты заяц! Я просто освободила для тебя ненужное мне место. Но ты и занять-то его толком не сумела».

Девочка хрюкнула в своей кроватке. Наташа подошла и перегнулась через деревянные прутья. Теперь, когда малышка открыла глаза, она казалась еще более отвратительной. Один глаз у нее смотрел вправо и вверх, а другой — влево и вниз. Вообще-то это была обычная младенческая несфокусированность зрения, но почему-то в конкретном случае это производило ужасное, просто пугающее впечатление. Наташа вдруг подумала, что настоящий ее ребенок был бы светлокожим и пухленьким, с обязательными толстыми щечками, спелыми персиками подпирающими глазки. И он был бы гораздо больше достоин любви. Но Андрей не любил бы его все равно, а продолжал бы восхищаться этой маленькой уродиной. А вот она не станет любить эту Оксанину лягушку. Ее никто не заставит это сделать. То, что она, Наталья Потемкина, является по документам ее матерью, ничего не значит. Тем временем девочка продолжала жалобно хрюкать. Делать было нечего, Наташа достала ее из кроватки и прижала к себе вздрагивающее, костлявое тельце, не испытывая при этом ни нежности, ни умиления, ни любви…

Поужинала Анастасия Андреевна Потемкина тридцатью граммами «Тутелли», а они с Андреем — кексом из булочной и чаем с лимоном. Пора было ложиться спать, но Наташа продолжала сидеть за столом, гоняя ложечкой по блюдцу три скользкие лимонные косточки. Можно было, конечно, встать и помыть посуду, но что делать потом? Испуганно и смущенно прятать друг от друга глаза? Стелить одну простынь на диване, а другую — на раскладушке? Он — мужчина, она — женщина. Они, в конце концов, муж и жена! И что означали памятные его слова: «Мы можем жить как нормальная семья»? Вместе смотреть воскресные телепрограммы или все-таки спать вместе? Наташка не могла не думать об этом и когда говорила «да» в загсе, и когда надевала сегодня свое самое лучшее белье, — просто так, на всякий случай. И когда гасила свет в спальне, где засыпала девчонка. Любка рассказывала, что после того, как мужчина и женщина спят друг с другом, они обязательно сближаются. И это совсем не банально, как может показаться на первый взгляд. У них сразу находятся какие-то естественные, невымученные темы для разговоров, исчезает скованность и зажатость. А в том, что сейчас Андрею было тяжело, она не сомневалась. Время шло, и молчание постепенно становилось невыносимым.

— Ну что? — произнес он, наконец, поднимаясь с табуретки и задвигая ее под стол. — Наверное, пора ложиться?.. Я вот что хочу сказать тебе, Наташа. Мы с тобой женаты, причем, неизвестно, сколько проживем вместе… Во всяком случае, я думаю, мы не разведемся, пока ты сама не посчитаешь нужным как-то устроить свою личную жизнь… В общем, если хочешь, мы можем спать вместе…

Слова «если хочешь» резанули по ушам едва ли не больнее, чем те его прежние: «Это не значит, что я люблю тебя». Впрочем, сегодня она слишком переволновалась и устала, чтобы плакать. Да и теперь в его доме она просто не могла позволить себе такой роскоши.

— Ничего я не хочу, — Наташа тоже поднялась из-за стола, подошла к раковине и включила воду. — Я ухаживаю за ребенком, отрабатываю жилплощадь и прописку… А то, что вы предлагаете… Мне почему-то кажется, что это не понравится ни вам, ни мне…

Андрей посмотрел на нее пристально и вроде бы удивленно, потом аккуратно сложил оставшиеся куски кекса в пакет и убрал его в хлебницу. Когда он наклонялся к навесному шкафчику, рукавом рубахи коснулся Наташкиных волос. Она вздрогнула.

— Ты странная девушка, — сказал он задумчиво. — Гораздо более странная, чем я думал…

* * *