Прощальное эхо

— Том, хороший мой, зачем ты так говоришь? — Она опустилась на диван, взяла его за руку и мягко притянула к себе. — Мне не следует прощаться с Андреем, я уже простилась с ним навсегда. Там, в больнице. Помнишь, ты встретился с мужчиной, выходившим из моей палаты?

Расчет был верный. Она не собиралась от него ничего скрывать. Взгляд Клертона мгновенно потеплел.

— Я никогда ничего не сделаю у тебя за спиной, — продолжала Оксана, нежно поглаживая пальцем его мягкую, маленькую кисть. — Никогда! Ты слышишь, никогда! Я люблю тебя, и никто другой мне не нужен…

Он наконец-то сел на диван, неловко, как кукла, которой слишком резко ослабили ниточки, и прижался холодным лбом к ее коленям. Оксане было тяжело и неудобно, но она не шевелилась, а только гладила его круглую голову до тех пор, пока Том сам не поднял к ней уже окончательно успокоенное и просветленное лицо. Тогда она извинилась и почти бегом скрылась в ванной. Хотелось выплакаться, но это было бы слишком опасно. И без того ее будущее, стоившее таких жертв, казалось еще слишком хрупким и зыбким. Оксана открыла ящичек под зеркалом, достала из него тюбик с персиковой маской для лица, нанесла на кожу густую, быстро затвердевающую массу и, опустив ноги в теплую воду, выждала положенные пятнадцать минут. Она не могла позволить себе быть некрасивой или хотя бы чуть менее красивой, чем раньше. Она собиралась бороться до полной и безоговорочной победы…

* * *

В день, когда маленькой Насте исполнился месяц, Наташа поняла, что ей уже ничего не хочется. Ни московской прописки, которая, правда, и с самого начала не была самоцелью, ни теплого семейного очага, ни даже любви. Она устала ждать, устала надеяться, а самое главное, поняла, что это бесполезно. Лихорадочная одурь первых дней, проведенных в квартире Андрея, схлынула, миновало и отчаянное желание все-таки понравиться ему, заслужить если не любовь, то хотя бы повышенный интерес, а не только вежливую благодарность. Осталось одно ясное и беспощадное сознание того, что все, что бы она ни предприняла, бесполезно…

Сначала она пыталась, правда, пыталась! В доме все время была вкусная еда, рубашки Андрея, выстиранные и отглаженные, висели в шкафу на плечиках. Ей нравилось чистить его брюки, наглаживать смоченные уксусом «стрелки». Нравилось лепить для него пельмени и готовить судака в фольге, запекать рыбу по совершенно особенному рецепту Наташу научила мама. Кроме обычных соли, перца и масла она добавляла еще укроп, немного фенхеля и совсем чуть-чуть мяты. Судак получался — пальчики оближешь! — вкусный, ароматный, истекающий соком. Но Андрей ел его, как и все остальное, быстро, аккуратно, но без особых эмоций. Нет, он, конечно же, говорил, что приготовлено очень вкусно, просто восхитительно. Но Наташа видела, что ему не терпится быстрее выйти из-за стола и заняться чем угодно, лишь бы не разговаривать с ней. Она сильно подозревала, что он тоже мечтает о маленькой отдельной конуре, куда можно было бы забиться одному и выходить оттуда только в случае крайней необходимости. Иногда Наташа с тоской думала, что они похожи на двух пассажиров, попавших волею судьбы в одно купе. Бывает так, что попутчикам поговорить или не о чем, или просто не хочется, а потом наступает время обеда. И вроде бы надо вытащить из сумки свои запасы, но как-то неудобно приступать к обгладыванию неизменной жареной курицы на глазах у постящегося соседа. В лучшем случае пассажиры начинают предлагать друг другу присоединиться к трапезе, организовывают общий стол, но из этого обычно ничего хорошего не получается. Колбаса и вареные яйца заглатываются мгновенно, застревая поперек горла, каждый старается есть все-таки свою еду, не посягая на запасы соседа. В общем, удовольствия от совместной трапезы не получает никто. Попутчики снова валятся на свои полки и начинают тихо думать, каждый о чем-то своем…

Она догадывалась, что, возможно, Андрея тяготит и смущает ее слишком рьяная хозяйственная деятельность, но наверняка поняла это, когда однажды решила почистить его обувь. Положив рядом с собой щетку и тюбик с черным кремом, Наташа уселась тогда в прихожей рядом с полочкой для обуви и принялась вытаскивать из ботинок шнурки. В гостиной работал телевизор, и она не услышала, как Андрей вышел из комнаты. Когда она подняла голову, он стоял рядом с ней и, засунув руки в карманы брюк, сосредоточено рассматривал календарь, висевший на противоположной стене. Ей был знаком этот его взгляд с памятного объяснения ему в любви в осеннем больничном саду. В тот момент Андрей тоже был не с ней, думал не о ней и тем не менее не забывал о ее присутствии. В обоих случаях у него был взгляд человека, который собирается сказать что-то жестокое, но необходимое. Наташа выпустила из рук ботинок, с глухим стуком упавший на пол.