Прощальные слова

— Амелия, — окликнула меня одна из них шепотом, который я едва расслышала. — Ты принесла мне бинт?

Элиза, женщина примерно маминого возраста, которая спала на койке надо мной, попросила, чтобы я достала для нее бинт. Она отказывалась спускаться в медотсек, боясь, что ее причислят к больным. Я не могла ее винить — и до сих пор не виню.

Все чаще мы видели, как на идентификационных номерах людей ставили пометку, что они больны или травмированы. Вскоре после этого их перевозили в другое место. Нам говорили, что там-де им будет оказан лучший уход, но мы не могли поверить в слова нацистов, и не без оснований. Невольно возникало сомнение, что на следующей остановке условия будут лучше, чем те, в которых мы находились.

— Да, — шепотом ответила я. Потянулась в карман пальто и достала бинт. — Могу я осмотреть рану?

Не то чтобы я много разглядела в тускло освещенном бараке, но рана выглядела совсем плохо, когда она попросила меня помочь. Не имея абсолютно никакого медицинского образования, мне не совсем было ясно, на что ориентироваться, но, наблюдая за работой немецких медсестер, старалась запоминать их действия, чтобы помочь везде и всегда, где это возможно.

Ирония моей работы в медотсеке заключалась в том, что когда-то я планировала поступить в университет с надеждой стать медсестрой. Однако сейчас я сомневалась, что доживу до того дня, когда меня допустят к столь престижным занятиям, поэтому сосредоточилась на том, чтобы узнать как можно больше, наблюдая за медсестрами. Когда мои глаза наконец начали привыкать к темноте, я опустила ноги на край кровати. По утрам мои кости казались тяжелее, чем могли выдержать мышцы, особенно после того, как я изо дня в день находилась на ногах с таким скудным пропитанием. Это изматывало мое тело. Трудно даже представить, как это сказывалось на пожилых женщинах.

Элиза осторожно слезла с кровати, и я помогала ей, как могла, пока она не коснулась ногами пола. Я обхватила рукой ее запястье, обратив внимание, как оно сильно истончилось, и мне с легкостью удается сомкнуть свою ладонь вокруг. Неудивительно, что все худели и становились похожими скорее на скелеты, чем на людей. Я притянула ее руку к себе и осторожно повернула в сторону. Рана выглядела хуже, чем накануне, воспалительный процесс заметно увеличился, но без света определить, насколько все плохо, не получалось.

— Элиза, я не уверена, что эта повязка полностью закроет рану, — сказала я ей.

— Ты должна попытаться, — со страхом в слабом голосе ответила она. — Сегодня мне снова придется работать в грязи, и я не могу допустить, чтобы стало еще хуже. Если я заболею, меня отправят.

Каждое утро Элизу выводили за ворота здания СС, чтобы она помогала с бассейном, который строили нацисты. Она сказала, что большую часть работы они выполняли руками, и я могу только представить, как это ужасно. В конце каждого дня она возвращалась вся в грязи с ног до головы. Кончики ее пальцев были в крови, а на руках и кистях оставались синяки.

— Меня беспокоит эта рана, Элиза. Думаю, ее нужно смазывать мазью, но лучше антибиотиками. Жаль, что у нас их нет. Возможно, рана уже инфицирована, — сообщила я ей. Несмотря на это, я наложила повязку на рану, а затем быстро спрятала упаковку под матрас.

— Как думаешь, сегодня тебе удастся раздобыть какую-нибудь мазь или антибиотики? — умоляюще спросила она, прислонившись к кровати, чтобы подстраховать свое истощенное тело.

Брать что-либо из лазарета запрещалось, и за подобные действия меня могли посадить в одну из камер для заключенных, но Глаукен, старшая немецкая медсестра, часто уходила на перерыв. Она закрывала меня в комнате для медсестер, и я продолжала работать с бумагами. Это давало мне время от времени несколько минут свободы и возможность взять все необходимое для ухода за Элизой или другими женщинами в моем блоке.

— Я постараюсь, — ответила ей, положив руки на костлявую область, где сходились ее плечи и руки, предлагая немного тепла — того самого, которого жаждала сама. Ощущение кости, покрытой лишь тонким слоем кожи, не походило ни на что из того, к чему я прикасалась раньше. Помню, как в тот момент я заволновалась, подумав, что Элиза долго не протянет без реальной медицинской помощи, но, с другой стороны, казалось, что она уже смирилась с этим.

Я вышла из барака, следя за солдатами, которые непрерывно маршировали по грунтовым дорожкам между зданиями. Мне необходимо было избегать общения с ними, так как это никогда не приводило ни к чему хорошему. Хотя я не могла бегать, все же смогла быстро пройти через двор к лазарету, где уже начала образовываться очередь. Она казалась бесконечной. Каждый день привозили все больше евреев, и каждый день не менее половины из них вывозили из лагеря в другое место.