Прощальный фокус

Они сидели у стойки, и Сабина глазела на выставленные в витрине стаканчики с фруктовым салатом, половинки грейпфрутов, дыньки-канталупы с тщательно вычищенными сердцевинами – все запаковано в прозрачную пленку. Пробегавшей мимо официантке мать Сабины еле слышно шепнула: «Хрен!» Та заговорщически кивнула и продолжила свой путь.

– Теперь тебе стало еще грустнее.

– Вовсе нет, – возразила Сабина. – Мне грустно точно так же, как раньше.

– Ни к чему им было приезжать!

Отец Сабины с видом молчаливого одобрения помешивал ложечкой в чашке черного кофе, охлаждая его.

– Мне надо было познакомить вас с ними. Напрасно я этого не сделала. Вам бы они понравились. Для меня самой это было полной неожиданностью, но, уверяю вас, Феттерсы – очень приличные люди.

– Приличные матери не отправляют своих сыновей в детскую колонию за гомосексуализм! – Раньше, когда Парсифаль был жив, мать всегда понижала голос на слове «гомосексуализм», но теперь, когда гомосексуализм оказался источником его несчастий, произносила это слово четко и даже, как казалось Сабине, подчеркнуто громко. – Разумеется, растить ребенка, который не является гомосексуалистом, гораздо проще, не спорю, но, если бы подобное случилось с моим сыном, я бы любила его, а не мучила! А то, как обошлись с бедным Парсифалем, это чистое варварство! Любящая мать не пошлет своего сына на муки!

Сабина вздохнула. Меньше всего она собиралась вступаться за исправительное заведение для мальчиков в Небраске.

– Ужасно, знаю. Но, только думаю, тогда было другое время, и надо это учитывать. Понятно, это ее не извиняет, но вряд ли она понимала, что делает и к чему это приведет.

– Шестьдесят шестой год – это не Средневековье! Мы жили тогда и отвечали за свои поступки!

Они сидели в семейном молчании, слушая привычные звуки: бряканье о блюдца чашек из толстого фарфора, стук вилок о тарелки, звон кубиков льда о край стакана и несущиеся отовсюду, со всех сторон голоса. Связные предложения разобрать было невозможно, но слова, освобожденные от ига грамматики, сливались со звоном столовых приборов, превращаясь в своего рода музыку. Над столом протянулась рука, и возле тарелки Сабининой матери возникла серебристая чашечка с хреном.

– Я думала… – Сабина опустила глаза. – Может, стоит съездить к ним, погостить?

Строго говоря, подумала она об этом только сейчас.

Отец Сабины опустил нож, которым намазывал джем на ломтик хлеба.

– Съездить в Небраску?

– Мне еще много чего нужно выяснить. О Парсифале. Я ведь еще столько о нем не знаю. – Сабина говорила скороговоркой, тихо, и родители подались вперед. – Думаешь, что знаешь человека, знаешь лучше, чем кого бы то ни было, и вдруг – вот это… – Она обвела руками стол, как будто именно на нем и расположились все неожиданные открытия. – Что, если бы ты вдруг узнала, что папа вовсе не такой, каким ты его считала? Что он был женат до тебя, что у него есть дети, о которых ты понятия не имела? Что, разве не было бы тебе любопытно?

Отец вначале словно оторопел, а затем сконфузился. Но прежде, чем он успел открыть рот, мать воскликнула:

– О твоем отце я знаю все! Да как ты вообще могла такое подумать!

– Я хочу знать, что там произошло, – сказала Сабина.

– А он не хотел, чтоб ты это знала, – возразила мать.

– Но теперь-то я знаю. Пусть и не все.

– Не надо было тебе видеться с ними!

Закрыв глаза, Сабина откинулась на спинку стула.

– Я с ними уже увиделась, и хватит об этом.

Как бы ни злилась она на родителей, Сабине все равно было стыдно так с ними разговаривать.

Мать резко отодвинула тарелку и обеими руками оперлась о стол.

– Послушай меня, Сабина. Ты состояла в долгих и очень необычных отношениях с очень хорошим человеком, но сейчас это в прошлом. Смерть Парсифаля – большое несчастье, и нам будет очень его не хватать, однако ты уже не девочка. Хватит растрачивать свои годы попусту. Оставь в покое мертвецов! – Она легонько шлепнула ладонями по столу, словно говоря «довольно». – Оставь в покое мертвецов! Больше мне тебе посоветовать нечего.

Но Сабина не могла представить мертвым мальчика, которым был некогда Парсифаль. Мальчик этот остался в Небраске и ждал ее. Вместе со своей матерью.

Дом стал больше. С каждым днем лестница удлинялась на десять ступенек. Еще неделя, и по ней будет не подняться. В большинство комнат Сабина даже не заходила. Приезжавшие по вторникам уборщики пылесосили по уже привычным им местам, собирая лишь тонюсенький слой пыли да кроличью шерсть. Как Фану только взбрело в голову купить такой огромный дом?! Неужели, приехав в Лос-Анджелес в одиночку, не зная здесь ни одной живой души, он не тосковал, слоняясь по этой громадине? Неужели не ощущал, что переизбыток пространства лишь усугубляет одиночество?