Прощальный фокус

Сабина пыталась размышлять о жизни Парсифаля, но вспоминалось лишь то, как изводило его воспаление, развившееся от катетера. В ее памяти он неизменно представал худым и истощенным. И уже скатывающимся в пропасть старения. Сабине хотелось вспомнить его таким, каким он был в Париже, представить его летом на заднем дворе у бассейна или красующимся на сцене в свете софитов, но все вытесняло воспоминание о той последней его головной боли.

В кабинете, где ему делали МРТ, Парсифаль почти не открывал глаз. Аппарат был огромным, с комнату величиной, и таким тяжелым, что, казалось, обладал собственным центром притяжения. Наверняка всю больницу вокруг него и построили. Даже разобранный на части, он не пролез бы ни в дверь, ни в лестничный проем. На ушах Парсифаля проступили крошечные бусинки пота. Он лежал на спине на каталке рядом с движущимся желобом, куда его собирались переложить.

– Похоже на сушильную машину, – сказал ей Парсифаль и поежился. – Они хотят сунуть меня в сушилку!

Парсифаль был фокусником, но трюков с чудесным освобождением не показывал никогда. Он мог заставить Сабину исчезнуть без остатка, однако сам никаких ограничений не терпел. Он ни за что не вошел бы в исчезательный шкаф, не лег бы в ящик для распиливания, даже для того, чтобы посмотреть, как исхитряется Сабина уберегать от лезвий свой живот. Никто и никогда не запирал его, не заковывал в цепи. Парсифаль лишь на экране видел, как Гудини в смирительной рубашке висит вверх ногами над Пятой авеню. Его магия исключала фокусы с погружением в наполненный водой молочный бидон и закапыванием в гробу на глубину шести футов. О подобных номерах он не мог даже думать. Сабина же клаустрофобией не страдала. Несмотря на рост, она могла втиснуться в любую щелку, если того требовал Парсифаль.

– Мальчишкой меня как-то раз закрыли в холодильнике, – сказал он ей однажды, когда они осматривали реквизит, что распродавал один уходящий на покой фокусник. На чердаке было душно, давил низкий потолок. Сабина пролезла между двумя днищами волшебного сундука, где было так тесно, что голову пришлось повернуть набок. – Я забрался туда во время игры, дверца захлопнулась.

Он опустился на табуретку и замолчал. Когда Сабина спросила, не дать ли ему воды, он покачал головой.

И вот под конец жизни его привязывают, как умалишенного, и суют в какую-то кошмарную узкую трубу, чтобы доктора могли выяснить причину мучающей его мигрени.

– Часов на вас нет. Металлические предметы на теле имеются? – спросил чернокожий медбрат негромко, но четко, приятным мелодичным голосом. – Может быть, кардиостимулятор?

– Мне очень не хочется лезть туда, – сказал Парсифаль. Закрытые веки его подрагивали от боли.

– Кому же хочется, – сказал оператор, филиппинец с золотым крестом поверх синей хлопковой униформы. – Просто одни это терпят, а другие – нет, а хотеть никто не хочет.

– Да это не больно, – заверил медбрат.

– Ни капельки не больно, – подхватил оператор. – Мы вас поднимем, переложим на стол. А милая дама будет держать вам голову. – Он покосился на Сабину.

Когда прохладные руки Сабины коснулись его висков, Парсифаль съежился. Даже самым нежным касанием она причиняла ему боль. Сабина не знала, как вытерпит это. Она сосредоточилась на ушах Парсифаля, выглядывавших из-под ее пальцев. На его прекрасных ушах. На счет три мужчины подняли его – всего на несколько дюймов – и передвинули менее чем на фут. Все было проделано ловко и легко, однако на глазах Парсифаля выступили слезы, заструились к ее сложенным ковшиком пальцам.

– Уже неплохо, – сказал оператор. – А теперь приподнимите-ка ноги. – Он подсунул подушку под колени Парсифаля. – Так удобно? Ничего вам?

– Простите, – прошептал Парсифаль. Слезы теперь заливали ему уши. – Я просто не могу туда лезть!

– У него клаустрофобия, – сказала Сабина, гладя плечо Парсифаля. Она боялась, что ей станет дурно.

Медбрат и оператор переглянулись. Они, похоже, работали как пара клоунов – один начинает шутку, другой заканчивает.

– Видали мы здесь и такое, вот женщина одна… – произнес оператор.

– … руки растопырила и в последнюю минуту остановила желоб, – докончил медбрат, и сам растопырил руки.

– …а другой из машины выбрался и сбежал, – сказал оператор. – Нам – ни слова, и поминай как звали!

Последовала пауза. Все ждали – каждый своего.

– Вот в чем проблема, – наконец нарушила молчание Сабина.

Медбрат заглянул в медицинскую карту и задумался.

– Я могу дать вам ксанакс под язык. Он горький, но вам сразу же станет лучше… Ксанакс вам поможет.

Он вышел и вернулся с крохотной белой чашкой в руках буквально через секунду, будто полная банка таблеток стояла прямо за дверью. В какой-то момент он надел перчатки, а может быть, они были на нем и раньше. А затем медбрат сделал нечто, крайне удивившее Сабину. Он погладил щеку Парсифаля – жестом почти любовным, и она даже подумала, уж не знакомы ли мужчины друг с другом. Парсифаль открыл глаза, словно его пробудили поцелуем.

– Откройте рот, – велел медбрат.