Прощальный подарок Карла Брюллова

– Ты забыл, Коля. Это не месть, – еще раз повторил Санько. – Но все по порядку, я все тебе объясню. Папа умер, мама вскоре снова вышла замуж, отчим меня усыновил, дал мне свою фамилию, мы переехали. Мама никогда не рассказывала, как умер отец. Ей хотелось построить новую, счастливую жизнь, а о той трагедии забыть. Но не забыла бабушка. Папина мама. Мы были с ней близки. Она продолжала со мной видеться. Мама не возражала, ей хотелось больше времени проводить с новым мужем. Бабушка встречала меня из школы, водила на кружки, гуляла со мной, маме это нравилось. И бабушка рассказывала, рассказывала об отце, о вас, о Карле Брюллове и о картине, приносящей достаток и благополучие, и о тех давних событиях, что случились в далеких двадцатых годах и связали наши семьи. Она знала все и все рассказывала мне. В детстве я воспринимал ее рассказы как сказку, миф, семейную страшилку. Потом бабушка умерла. А я познакомился с тобой. Сначала даже не понял, что ты из той самой семьи. Мало ли на свете Пичугиных. Потом, побывав у тебя в гостях, понял. Все вспомнил и задумался. Нет, я тебя не возненавидел. Я же знал, что твой папа, твоя мама и ты сам не убивали отца, но все же какой-то червь во мне поселился. Мне было уже двенадцать, я был умным парнем, склонным к анализу и размышлениям. И спустя какое-то время я вдруг понял, что вы, вы все, ты, твой отец, твой дед, вы все превратились в рабов портрета. Вы лишились в жизни права выбора, вы превратились в хранителей и служителей портрета. Я помню, как горячо ты мечтал о море, хотел поступать в мореходку, а потом появилась художественная школа и Академия. Твой сын в детстве увлекался спортом, мог стать профессиональным спортсменом, но нет, художественная школа. Разумеется, становясь взрослыми, вы все радовались достатку и положению в обществе, забывая о старых мечтах, вы смирялись. И я понял, что сами вы никогда не разорвете эти золотые оковы. У вас не хватит ни силы воли, ни смелости. Каждое новое поколение с безысходным смирением надевало на себя это ярмо.

– Так ты нам, значит, помог? – зло усмехнулся Пичугин, и лицо его, исказившееся злобой и ненавистью, стало безобразно.

– Вряд ли ты это оценишь. Но да. Так оно есть.

– Да ты просто завидовал мне! Ты меня ненавидел, всех нас! – заревел Пичугин.

– Коля, опомнись и посмотри вокруг. Я не менее успешен, чем ты, занимаюсь любимым делом и всего достиг сам. Мне нечему завидовать. Твоя коллекция, деньги, картины, дача и прочий скарб остаются с тобой. Хватит и детям, и внукам. Ты ничего не потерял, зато твои потомки обрели свободу.

– Свободу от счастья? – зло уточнил Пичугин.

– Нет, просто свободу.

Пичугин обернулся к жене. Его глаза сверкали такой убийственной ненавистью и злобой, что Елена Олеговна сжалась в кресле.

– Ты предала меня. Нас. Наших детей. Будь ты проклята! Я не желаю больше тебя видеть, Арину забирай себе. Никаких алиментов не будет. Вы больше не моя семья. – Это прозвучало, как удар топора по плахе.

После этого Пичугин бережно взял картину и вышел из комнаты. Хлопнула входная дверь.

– Что ты наделал? – прошептала Елена Олеговна. – Что я наделала?

– Абсолютно ничего. Ты порвала с мужем, потому что он предал тебя. Я люблю тебя и сделаю все, чтобы ты была счастлива. Аришку мы вырастим. Возможно, Николай успокоится и не будет вымещать зло на ребенке. А что касается картины, Леночка, мы живем в двадцать первом веке. Картина – это просто наваждение, фантом, бред. Ни на что она не влияет и влиять не может, просто все мужчины вашей семьи с детства подвергались своего рода зомбированию. Они начинали верить в ее могущество и жертвовали собой. Теряли себя в этой жизни ради какого-то мифа, призрака, становясь рабами портрета, рабами мещанского прозябания. А ведь все они были энергичными, одаренными людьми, может, и не в живописи, в других областях. Я в этом уверен. Иначе бы они не смогли так продвинуться в жизни, даже на чуждом им поприще, – успокоительно говорил Юрий Алексеевич, присев на корточки перед Пичугиной.

– Нет, нет, – качала она головой. – Это все правда, не выдумки, ты не понимаешь.

– Леночка, вспомни свою семью и родителей, что бы сказал твой отец, услышь он эту дикую легенду, услышь он сейчас тебя?

– Папа? – оживилась Елена Олеговна. – Он бы рассмеялся и сказал бы, что все это бред и чушь.

– И был бы прав.

Больше Никита слушать их не стал. Он тихонько поднялся с дивана и на цыпочках вышел из квартиры.

Глава 24

23 июня 2019 года, Санкт-Петербург

Санько Пичугина не убивал. Это для Никиты было абсолютно ясно.

«А кто же тогда?» – Размышления прервал звонок мобильного телефона.

– Да? – не особенно любезно ответил Никита, все еще переваривая недавнее «представление».

– Здравствуйте, Никита, это Лера из редакции, – защебетал в трубку нежный девичий голосок, и Никита встрепенулся. – Я узнала для вас фамилию поклонника Лили Вербинской. Очень смешная оказалась. Царь-Пушкин. Представляете?

– Царь-Пушкин? – замирая посреди улицы, автоматически повторил Никита.