Прощальный танец

— Скажите агни, что я неважно себя чувствую, потому не смогу спуститься. И передайте ему мои искренние извинения, что оставляю заботу об Её Высочестве на него, — заявила Рениса и демонстративно поспешила вернуться к работе. Её ждали новые ветвистые рога, которые в своём величии не желали умещаться на одном листе вместе с красноволосой головой, на которую она их водрузила.

Фарис ушёл, а Рениса настолько увлеклась работой, что совсем не заметила, как мрачный зимний вечер плавно перетёк в тёмную безлунную ночь. Камин тихо потрескивал, дожёвывая полено, свеча в фонаре, свисающим с потолка на тонкой цепочке, горела мирно и безмятежно, окутывая мягким золотистым светом небольшую рабочую зону. Рениса корпела над очередным рогом: массивным и грубым, свёрнутым так плотно и туго, что не оставалось места для просвета. У них была сложная морщинистая структура, требующая кропотливой тонкой работы над каждой бороздкой. От усердия она даже высунула язык, который едва прикусила, когда в мастерской раздался бархатистый голос агни.

— Моя леди всерьёз обиделась и даже пропустила ужин.

Большая тень упала на мольберт, и Рениса ощутила присутствие демона у себя за спиной. Лёгкий испуг почти тут же сменился очередной волной раздражения.

«Сам заявился без стука! А теперь упрекает меня в отсутствии манер!» — Рениса так сильно сжала в руке карандаш, что тот чуть слышно треснул.

— Вообще-то я стучал, — хмыкнул Аулус. — Но вы мне так и не ответили, потому, беспокоясь о вашем состоянии, я решил войти.

— Со мной всё в порядке, — холодно уверила его Рениса. — Я не голодна, и как видите, занята. Оттачиваю своё мастерство!

— Рад слышать, что у вас всё хорошо, но, позвольте, поинтересоваться. — Аулус подхватил стопку эскизов. — Вас не устраивает мой внешний вид? Хотите, чтобы мой облик был более грозным?

— Вообще-то я вкладывала несколько иное значение… — осторожно произнесла она и боязливо покосилась на него.

Однако его реакция вызвала у Ренисы недоумение: Аулус расхохотался. Но не зло или мстительно, что ещё можно было понять, а весело и беззаботно, словно счёл её слова за милую и невинную шутку.

— Почему вы смеётесь? — насупившись, спросила она.

— Потому что это забавно! — осторожно укладывая стопку портретов обратно на столик, выдал он. — Я опасался, что ваши чувства к Данье намного глубже, а брак со мной лишь вынужденная мера, но рад узнать, что это не так.

— Так вы… всё это время просто испытывали меня?! — Рениса вскочила с места и уставилась на Аулуса гневным взглядом.

— Не злитесь, моя леди. — Его рука скользнула по её щеке. — Чувства смертных слишком хрупкие и при этом невероятно сложные. Даже демону нелегко в них разобраться.

От этого нежного прикосновения у Ренисы побежали мурашки. Ошеломлённая внезапной сменой поведения, она застыла на месте. Возникшее напряжение едва не искрилось в воздухе. В мягком свете фонаря Аулус показался в тот момент Ренисе особенно красивым. Высокий и стройный он, скорее, напоминал идеальную статую в эльфийском саду. Его безукоризненный точёный профиль обрамляли длинные ровные пряди, а в алых глазах вместо хитрых и опасных огоньков лучилось нечто похожее на нежность. Вдруг Аулус наклонился к Ренисе. От внезапной близости у неё сбилось дыхание, а сердца забарабанили так, будто собрались вырваться из груди.

— Вы позволите мне исправить мою ошибку?.. — прошептал он и, не дождавшись ответа, резко подхватил Ренису на руки и понёс её в спальню.

Комнату было не узнать. В воздухе повсюду плавали разноцветные светящиеся шары и витал манящий сладкий аромат с пряными нотками хвои. Пол был усеян нежными лепестками, а кровать, на которую положили Ренису, будто самую большую ценность в мире, напоминала облако — мягкое и пушистое. Последовавший за тем настойчивый и требовательный поцелуй сразил наповал. Перед глазами всё начало размываться и растекаться, будто кто-то вылил воду на свежий акварельный рисунок. Рениса с трудом осознавала происходящее, голова просто не успевала охватить всю ту гамму разнообразных чувств, что разом нахлынули на неё. Наивная девичья робость мешалась с неуверенностью и стеснительностью, тут же сменяясь то блаженством, то острым вожделение и даже жадной страстью. Время, казалось, исчезло из этой реальности, оставив только трепет разгорячённых тел, бесчисленные поцелуи и ласки…

Рениса едва ли могла сказать, когда в череде собственных сладостных и судорожных стонов в её рассыпающемся вдребезги сознании появились чьи-то чужие, исполненные болью и страхом. Вопреки сгорающему от удовольствия телу, ей вдруг начали овладевать странные неведомые никогда прежде ощущения. Напористые и назойливые, они бесцеремонно врывались в голову глухими вскриками и жалобным хныканьем. А потом и вовсе окатили болезненной судорогой. В живот будто воткнули разом сотню ножей, а затем облили горящей лавой. Рениса сжалась под этим натиском.

— Что такое? — Остановившись, хрипло и обеспокоенно спросил Аулус. — Я сделал тебе больно?