Прощальный вздох мавра

Эта бумага была не картой сокровищ, а самим сокровищем – предписанием о моем немедленном освобождении. Не пропуском для искателей счастья, а нежданным счастьем. Она доставила мне чистую воду и чистую одежду. Слышно было, как поворачиваются ключи в замках и как завистливо беснуются другие заключенные. Надзиратель – слоноподобный хозяин этого крысиного общежития, этой переполненной тараканьей гостиницы – куда-то подевался; мне прислуживали льстивые, почтительные шестерки. Пока я шел к выходу, звероголовые демоны не тыкали в меня своими трезубцами и не улюлюкали вслед, шевеля змеиными языками. Открывшаяся передо мной дверь была обычного размера; стена была просто стеной. Снаружи меня ждал не ковер-самолет и даже не старый наш водитель Хануман за рулем летучего «бьюика» – нет, обычное черно-желтое такси с надписью мелкими белыми буквами на черном приборном щитке: «Заложено в Международный банк “Хазана”». Мы ехали по знакомым улицам, над которыми реяли знакомые послания от производителей ботинок «метро» и санитарных трусиков «стейфри»; с рекламных щитов и неоновых вывесок меня манили домой сигареты «ротманс» и «чарминар», мыло «бриз» и «рексона», мебельный лак «время», туалетная бумага «надежда», зубочистки «жизнь» и краска для волос «любовь». Ибо не было никаких сомнений в том, что мы едем на Малабар-хилл, и единственной тучкой на почти безоблачном небе была необходимость вновь прокрутить в голове старые мысли о раскаянии и прощении. Родительское прощение, ясное дело, у меня имеется; но должен ли я, возвращаясь, принести им в дар мое раскаяние? Блудному сыну дали кусок откормленного теленка, на него излили любовь, хотя он не сказал, что сожалеет о содеянном. Горькие пилюли раскаяния застряли у меня в горле; как и все в моем роду, я был щедро одарен упрямством. К чертям, нахмурился я, в чем мне каяться? Примерно на этой стадии моих размышлений я обнаружил, что мы едем на север – не к родительскому лону, а от него; так что это было не возвращение в рай, а дальнейшее падение.

Я возбужденно затараторил: «Ламба, Ламба, скажи ему». Ламбаджан держался невозмутимо. Отдохни, расслабься, баба.

Пережить такое, это кто угодно занервничает. Но в противовес спокойствию Ламбаджана попугай язвительно надсаживал глотку. Сидя на полочке под задним окном, Тота презрительно верещал. Я сполз вниз на моем сиденье и, закрыв глаза, отдался воспоминаниям. Инспектор обследовал труп Умы и обыскивал меня. Из моего кармана он извлек белый прямоугольник.

– Это что такое? – спросил он, приблизившись вплотную (он был ниже меня почти на голову) и чуть ли не уткнувшись усами в мой подбородок. – «Пепперминт» для свежего дыхания?

Я что-то беспомощно залепетал о двойном самоубийстве.

– Заткнись! – оборвал меня инспектор и разломил таблетку надвое. – Проглотишь – посмотрим.

Это меня протрезвило. Я не мог заставить себя разомкнуть губы; инспектор совал половину таблетки мне в рот. «Но я тогда умру, добрый господин, нас тут двое будет лежать».

– Просто получится, что мы нашли два трупа, – сказал инспектор, словно констатируя факт. – Любовная история с печальным концом.

Читатель, я сопротивлялся как мог. Меня схватили за руки, за ноги, за волосы. Миг спустя я лежал на полу подле тела Умы, которое рьяные ребята в шортах отпихивали в сторону. Мне приходилось слышать о гибели людей во время того, что эвфемистически называлось «столкновениями с полицией». Инспектор взял меня за нос и сжал... Долго ли можно обходиться без воздуха? И когда я уступил неизбежному, раз! Таблетка у меня во рту.

Но – как вы догадались – я остался жив. Вместо миндальной горечи я ощутил на языке сахарную сладость. Я услышал слова инспектора:

– Сукин сын дал ей смертельную дозу, а себе оставил конфетку. Что ж, выходит, убийство! Банальщина неимоверная.

И вдруг инспектор превратился в Харри Джамсета Рама Сингха, смуглого набоба из Бханипура, а люди в шортах сделались толпой школьников, крутых сорванцов. Они хорошо меня скрутили, эти крутые, взяли за руки, за ноги и поволокли в лифт. И по мере того, как действовала таблетка – а на меня все вообще действовало вдвое быстрее, – окружающее стало меняться.

– Эгей, вы! – вопил я, конвульсивно дергаясь в крепнущих объятиях галлюциногена. – У-у-у, я сказал – отваливайте!