Прощальный вздох мавра

Погнавшись за белым кроликом, провалившись в Страну Чудес, увидев мух размером с лошадь-качалку, девочка должна была выбирать – пить или не пить, есть или не есть; спроси Алису, как поется в старой песне. А моя Алиса, моя Ума сделала свой выбор, сказавшийся отнюдь не на ее росте; и умерла, и не могла уже ни на что ответить. Не задавай вопросов – не услышишь неправды. Можно выбить это на ее могильном камне. Как мне понять эти две таблетки, убивающую и опьяняющую? Хотела ли моя любимая, погибнув сама, отправить меня в царство грез с тем, чтобы я вышел оттуда живым? Или она хотела увидеть мою смерть сквозь цветные очки наркотика? Трагическая героиня? Убийца? Или, каким-то непостижимым образом, то и другое вместе? Тайну свою Ума Сарасвати унесла в могилу. Сидя в заложенном в банк такси, я думал о том, что никогда ее не знал и теперь уже никогда не узнаю. Она умерла, умерла потрясенная, а я уцелел, я рождаюсь для новой жизни. Она заслуживает моего великодушия, по крайней мере, сомнения, и всех добрых чувств, какие я могу в себе отыскать. Я открыл глаза. Бандра. Мы в Бандре.

– Кто это подстроил? – спросил я Ламбаджана. – Что за фокусы?

– Тс-с, баба, – успокаивающе произнес он. – Скоро сам увидишь.

В саду своей лальгаумской виллы под тенью магнолии Раман Филдинг стоял в соломенной шляпе, темных очках и белой форме крикетиста. Он сильно взмок и держал в руке тяжелую биту.

– Класс, – гортанно проквакал он. – Чистая работа, Боркар.

«Кто такой Боркар?» – на секунду задумался я, но потом увидел, как Ламбаджан салютует ему, и понял, что я давно забыл настоящее имя этого искалеченного матроса. Итак, Ламба оказался тайным бойцом ОМ. Он говорил мне когда-то о своей религиозности, и я смутно помнил, что он родился в какой-то деревне в штате Махараштра, но теперь я с постыдной ясностью увидел, что не знаю о нем ничего существенного, просто не давал себе труда поинтересоваться. Мандук подошел к нам и похлопал Ламбаджана по плечу.

– Вот настоящий воин-маратх, – сказал он, дыша бетелем мне в лицо. – Дивный город Мумбаи, Мумбаи маратхов – так, Боркар?

Он осклабился, и Ламбаджан, стоявший навытяжку, насколько это было возможно с костылем, с готовностью согласился:

– Сэр капитан сэр.

Написанное на моем лице недоумение позабавило Филдинга.

– А ты думал, чей это город? – спросил он. – Вы там на Малабар-хилле попиваете себе соду-виски и толкуете о демократии. А у ваших ворот стоят наши люди. Тебе кажется, ты все-все о них знаешь, но у них своя жизнь, и тебе они про нее никогда не расскажут. Кому вы нужны, богатые безбожники?

Сукха лакад ола зелата. А, ты ведь по-нашему не понимаешь. «Когда загорается сухая палка, все вокруг вспыхивает». Когда-нибудь этот город – не поганый англизированный Бомбей, а город Мумбаи, названный в честь великой нашей богини, – вспыхнет огнем наших идей. Тогда Малабар-хилл сгорит дотла, и наступит Рам раджья – власть Рамы.

Он посмотрел на Ламбаджана.

– Ты просил, и я много чего сделал. Обвинение в убийстве снято, и принята версия самоубийства. Что касается наркотиков, органы займутся крупными бадмашами, а не этой мелкой сошкой. Теперь ты мне растолкуй, ради чего я старался.

– Сэр капитан сэр. – И старый чоукидар повернулся ко мне. – Ну-ка вмажь мне, баба.

Этого я не ожидал.

– Что ты сказал?

– Он глухой, что ли? – нетерпеливо хлопнул в ладоши Филдинг.

Лицо Ламбаджана стало чуть ли не умоляющим. Я понял, что он пошел на риск, поставил себя в уязвимое положение, чтобы вызволить меня из тюрьмы; что и он поставил на карту все, лишь бы Мандук заступился за меня в высоких сферах. Теперь выходило, что я должен вернуть ему долг и спасти его от неприятностей, оправдав его похвалы.

– Как тогда, помнишь, баба? – упрашивал он. – Сюда, сюда бей.

Он показывал на свой подбородок. Я перевел дыхание и кивнул.

– Ладно.

– Сэр разрешите пересадить попугая сэр, – сказал Ламба.

Филдинг нетерпеливо махнул рукой и опустился, колыхаясь, как тесто, в огромное, но все равно жалобно заскрипевшее оранжевое плетеное кресло у поросшего лилиями пруда. Столпившиеся кругом статуи Мумбадеви с интересом смотрели на происходящее.

– Язык не прикуси, Ламба, – сказал я и ударил. Он упал как подкошенный и распластался у моих ног без сознания.

– Неплохо, – проквакал довольный Мандук. – Он говорил, что этот твой крученый кулак бьет не хуже кувалды. А что? Похоже на правду.

Ламбаджан медленно приходил в себя, осторожно трогал челюсть.

– Все в порядке, баба, – были его первые слова. А Мандука вдруг прорвало, как с ним часто случалось.