Прощанье с Родиной (сборник)

Шли годы. Юрий Илларионович научился вкалывать, имел даже свою собственную риелторскую фирму, но детей у них, увы, не было. Детей у них, увы, не было, не было, не было. Был, правда, один случай, когда они имели возможность оставить ребенка, но они этот случай перенесли на обеспеченное будущее, а такого будущего не бывает никогда. Зато они владели теперь прекрасной трехкомнатной квартирой в спальном московском районе, недвижимостью в поселке богатеев «Княжий лес», автомобилем «Peugeot 347» 1999 года выпуска. А вместо ребенка у них появилась Кысенька. Ульяна Владимировна, годами предоставленная самой себе, жила свободно, как ветер или трава. Она посещала выставки, премьеры, вернисажи, презентации. Ее знали в Москве как доброго спонсора, иногда способного купить работу начинающего художника за 200–300 баксов. Выпив, она чувствовала себя еще увереннее, еще свободнее. Она наслаждалась этой уверенностью, этой свободой. Как птица — чайка или цапля. Как кошка, которая, живя в чужом людском мире, на самом деле имеет свой собственный космос, находящийся в другом измерении. Примечательно, что Ульяна Владимировна никогда не изменяла мужу, несмотря на множество лестных и выгодных для нее предложений. Бывшего диссидента это, в общем-то, устраивало, он приходил в бешенство лишь тогда, когда она тихонько запивала. Жизнь риелтора-демократа сложна, но он, надо отдать ему должное, был вовсе не фрайер в обмотках, умел вертеться, чтобы жить. Гуси ему крышу не проломили, как образно выражается постсоветский народ. Ему несколько раз угрожали в начале конца перестройки, а однажды прямо в офисе, ночью, связали по рукам-ногам, заклеили скотчем ротовое отверстие, вычистили сейф. Так закалялась капиталистическая сталь. Он ей тоже никогда не изменял. И вообще, они любили друг друга, а кто скажет, что этого не может быть, тот сам дурак. Просто счастье их хоть и существовало, но было размытым, призрачным, зыбким, как размыто, призрачно, зыбко практически все вокруг, вопреки чаяниям трудящихся и бездельников, случайно избегнувших коммунизма.

Ульяна Владимировна, когда напивалась, много думала о том странном времени, когда газеты шалели от собственной дерзости, как комары, напившиеся крови, а денег ни у кого еще не было. Хорошо было бы вернуть то время, может, у них тогда все же родился бы ребеночек? Девочка, например, и было бы ей сейчас лет шестнадцать. Сколько бы пришлось переволноваться, чтоб она не встретила на жизненном пути дурного человека, не загубила бы по неопытности свою жизнь!

А Кысенька возникла внезапно, придя из своего параллельного мира и остановившись на пороге мира людского. Отчаянно мяукавшего котенка на слабых лапках ввели в квартиру, напоили молоком из блюдечка. Котенок безмятежно заснул на старом свитере. Кошку стерилизовали. Больше она никогда не была на улице.

А Ульяна Владимировна вот никогда не лежала в дурдоме и туда даже совершенно не собиралась. Запои ее были редкими и мирными. Пила она «по чуть-чуть», валялась в постели, читала газету да смотрела телевизор, иногда с ним разговаривая. Вот и все! И ей действительно было непонятно, отчего, собственно, так уж бесится муж. Орет противным голосом, бегает, коротконогий и пузатый, по квартире, вздымая слабые кулачонки, называя ее сукой, паразиткой, алкоголичкой.

В ответ она тоже выпускала когти. Он испортил ей жизнь и зарабатывает слишком мало, чтобы так вот нагло себя вести, это пожилое ничтожество, хам, импотент с выпученными от глупости глазами, как оловянные плошки. Женщины многое чего могут сказать, если им этого сильно хочется.

Он же в ответ, пыхтя от злобы, но принципиально не желая ее бить, лишь повторял, уныло, как эхо, что жизнь сложна, а Ульяна — паразитка, вечно существующая на чужие деньги, впадающая в запой именно в тот момент, когда он все силы отдает тому, чтобы выйти на следующую ступень богатства. Как таможенник, режиссер, Кодзоева или электрон. Где на этой ступени они вообще думать забудут о деньгах, а так она зазря сгубила в нем великого человека, низведя демиурга до уровня жлоба, вечно рыскающего в поисках презренного металла для обеспечения ненавистного ему образа жизни. «Ничтожество, говнюк, что ты можешь знать о жизни?» — хохотала пьяная жена. И так далее. Многие из читающих эти строки понимают, о чем я говорю, а кто не понимает, тому уже ничего не объяснишь.

«Теперь я на небе и пишу вам с того света, чтобы подтвердить то, что всегда знала — жизнь вечна!»