Прощание

Я пожимаю плечами. Буря меня устраивает. Спокойное море мне не нравится. Такому кораблю шторм и море не могут нанести ущерба.

— Двадцать лет назад или еще раньше, — говорю я, — здесь я пережил свой первый шторм в Северном море. Мой корабль назывался «Архсум»… Это был тот шторм столетия, который прорвал в Голландии многие земляные дамбы. Такого страшного моря я больше никогда не видел ни до, ни после.

— Ты же после войны больше не имел никаких дел с судоходством.

— Я просто хотел еще раз посмотреть — так же, как и сейчас. И тогда меня пароходство…

— Это был Церсен?

— Да. Церсен. Церсен приказал зачислить меня казначеем, и я получил возможность писать и рисовать. Давно это было! Волны высотой до пятнадцати метров. Когда мы окаазались по-настоящему в самом пекле, я почувствовал себя на мостике, как в лифте: с бешеной скоростью взлетаешь на четвертый этаж и с бешеной же скоростью снова падаешь вниз на первый. Корабль имел всего 3500 тонн водоизмещения.

— На этот раз это 26 000 тонн, — говорит старик, — во время шторма это большая разница.

Я вижу идущее нам навстречу тяжеловесное судно, имеющее в качестве попутчика с левого борта сухогруз и плывущее в балласте судно для генерального (штучного) груза — с правого борта.

Появляется гигантский танкер.

А что, спрашиваю я себя, для размеров уже не существует никаких ограничений? Эти гигантские танкеры, которые называются «Very Large Carriers» («Очень большой носитель») или даже «Ultra Large Carriers» («Сверхбольшой носитель») уже не имеют ничего общего с нормальным судоходством в период между отплытием и причаливанием к берегу. Со своей невероятной осадкой они не могу войти ни в один порт мира. Чисто технически строительство танкеров с водоизмещением в один миллион тонн не представляет никакой проблемы. Ну, а как быть с риском?

Сейчас под давлением находится вспомогательный котел, чтобы не прекратилась подача пара в случае сбоев в работе реактора. Это одна из задач по обеспечению безопасности.

— Мы все еще находимся в районе фарватера? — спрашиваю я третьего помощника капитана.

— Да — в расширенном районе. Район лоцмана более узкий. Он простирается до плавучего маяка. Затем начинается расширенный район. Этот простирается до выхода из канала. Сюда же относятся и предписанные пути Северного моря.

— Сердечное спасибо!

— Всегда к вашим услугам! — сказал третий помощник молодцевато.

Мы подойдем к каналу немного быстрее, чем я думал: на этот раз мы вышли не из немецкого порта, поэтому нам не пришлось проделывать длинный путь вокруг Восточных фризских островов и Западных фризских островов.

Меня поражает, что старик находится в приподнятом настроении. А я чего хотел? Старик всегда в приподнятом настроении, когда наконец выходит в море. По нему было почти незаметно, что он почти всю ночь провел на ногах. Во время войны, охотясь за британскими конвоями, старик мог обходиться без сна, не теряя самообладания, сорок восемь часов.

Сложная ситуация для старика, думал я, когда, позвонив из Бремена в Фельдафинг, он растолковывал мне, что означает представительство на собственном корабле. Я был приглашен участвовать в этом последнем рейсе. Оба мы — настоящие инвалиды, но старику не пришлось меня уговаривать.

Сейчас около трех часов, и я едва стою на ногах. «Смертельная усталость до обморока» — так называла такое состояние моя бабушка. Старику я сказал:

— Занять пост прослушивания на матрасе, — а затем, как когда-то: — Позвольте доложить с мостика!

Когда старик говорит: «Разрешаю!», в его голосе я слышу насмешку.

Ветер подхватывает меня, когда я двигаюсь в направлении кормы, и возвращает мне бодрость. Небо немного светлее, чем море. Крышки люков в носовой части судна отсвечивают бледно-серым. Нос корабля четко выделяется на фоне моря. Я могу разглядеть даже леерное ограждение на Monkey-Back. Отфильтрованный тонкими облаками лунный свет наполняет воздух рассеянным сиянием, в котором море перед кораблем будто само светится. Вода, бурлящая по обе стороны корабля, бешено бьет в борт судна. На вершине мачты еще горит направленный свет. Массивный якорь, укрепленный на задней надстройке, блестит в темноте.

Ветер усилился, хотя я этого почти не заметил, но корабль плывет довольно спокойно благодаря тому, что ветер дует с кормы. Несмотря на это, я не могу заснуть, нервное напряжение еще слишком велико, и резкий стук несколько раз вспугивает меня. Непонятно, почему ночью работают центробежные насосы. Койка слишком широка, я не могу нащупать в ней опору. К утру я, наконец, засыпаю.

* * *

Я с удивлением замечаю, что могу обходиться коротким сном. В эту ночь он продолжался самое большее пять часов, и, несмотря на это, я чувствую себя бодрым. В то же время из-за вчерашнего бесконечного лазания у меня болят икроножные мышцы. Бесчисленное количество раз я носился из своей каюты по палубе в носовую часть, взбираясь по многочисленным лестницам на мостик и возвращаясь обратно.

Если так пойдет и дальше, то мне нечего опасаться — малоподвижность мне не грозит.