Прощание

Он медлил какое-то время, боясь опрометчивого решения. Потом однажды вспомнились похороны отца. Жаркий день, синее небо. Провожающих было немало, но почему-то они смотрелись на кладбище маленькой серой кучкой. Он снова увидел все это словно со стороны и вдруг сказал вслух: «Я хочу иметь сына». И все-таки сделать решительный шаг было трудно. Что-то мешало. Уж не соседство ли Анны Евгеньевны? Как-то вечером он постучал к ней. Она была дома и, улыбнувшись, провела гостя в комнату. На круглом столе под низко висящей лампой разложены листы с эскизами, краски, кисточки. «Я помешал вам?» — «Нисколько. Я как раз собиралась передохнуть. Хотите рюмку напареули?» — «Да, с удовольствием». Плавными точными движениями она расставила ка столе рюмки, тарелку с печеньем, вино. Сколько в ней женственности и сколько силы. «Расскажите о вашем муже», — неожиданно попросил он. Она как будто не удивилась. «Его убили в декабре сорок первого. Мы поженились студентами. Вскоре стало понятно, что этот брак — ненадолго. Ссор не было: было какое-то постоянное напряжение. И разрешилось оно двухлетней разлукой. Его отправили на Урал, а я с ним не поехала. Но когда он вернулся, у нас был настоящий медовый месяц длиною в год. Прекрасный медовый месяц, который, однако, не мешал понимать, что пройдет сколько-то времени и мы все же расстанемся. Потом началась война. Он ушел, ушел, зная, что не вернется. Так оно и случилось». — «Экая вы инфернальная женщина», — растерянно выговорил Котельников. Хотел, чтобы вышло с иронией, но получилось с опаской. Ситуация складывалась дурацкая. Анна Евгеньевна, похоже, забавлялась его сомнениями, мучительным непониманием, как ему быть. Свободная, готовая к любому повороту событий, она была так хороша, что хотелось отключить все тормоза и предохранительные системы, разбежаться, нырнуть. Но трезвый голос предупреждал: «Осторожно. Подумай». И он не мог не прислушаться: этот роман способен был затянуть его, лишить сил, нужных, чтобы построить дом и вырастать детей. «У вас торжественное лицо, — ее голос звучал насмешливо и спокойно. — По-моему, вы приняли какое-то решение». — «Да, — подтвердил Котельников. — Вы пожелаете мне счастья?» Она кивнула, показала, чтобы он наполнил рюмки, и выпила свою до дна: «Пусть все получится так, как вы задумали!»

На следующий день он сделал Ольге Степановне предложение. Вечером, после концерта (фрагменты из «Спящей», «Франческа» и «Струнная серенада» Чайковского), они тихо шли по Потемкинской к ее дому. Воздух был обволакивающим и теплым: дурманящий запах цветов сливался с острым запахом летней, сильной, но еще совсем свежей листвы. Во всем этом ему вдруг почудилось что-то знакомое, и он вспомнил, как в тридцать девятом, семь лет назад, в прошлой жизни, шел с Люсей мимо решетки Летнего сада. Да-да, такой же, на удивление такой был вечер, такой же недвижный воздух, замершие на миг стрелки часов и — догадка, что Люся ждет от него… чего? формального предложения? Какая нелепость, кольнуло его тогда, неужели она не уверена в прочности наших отношений? А ведь если б он произнес тогда эта слова, она поехала бы с ним к заболевшему отцу, поехала бы как жена. Неужели именно та минута разрушила все дальнейшее? Нет, это было бы слишком глупо.

Они уже подходили к дому Ольги Степановны, звук шагов далеко разносился по тихой улице, и Александр Петрович вдруг понял, что они идут молча и слаженно, а объяснение должно состояться здесь и сейчас. «Оля», — начал он тихо. Может быть, все же не надо, успело мелькнуть в голове, но губы уже говорили невесть откуда взявшиеся слова, и, глядя на дрожащее лицо Ольги Степановны, он думал, что вся эта сцена словно взята из плесенью пропахшего романа, в котором немолодой чиновник, взвесивший все обстоятельства, решает наконец соединиться с девицей О. «Ты согласна? Ты хочешь этого?» — строго спросил Александр Петрович, изо всех сил пытаясь отодвинуть червяком извивающегося титулярного советника. «Да, — сказала она, прижимая руки к щекам, и, правильно чувствуя интонацию сцены, добавила: — Время еще не позднее. Может быть, ты зайдешь? Мама будет так рада».