Прощание

Метамысли, что я сижу в самолете и лечу хоронить отца, думая о том, что я лечу в самолете хоронить отца, внезапно стали множиться. Все, на что я смотрел, – лица и тела, которые медленно продвигались по салону и, уложив на полку багаж, рассаживались по креслам, укладывали багаж и рассаживались, укладывали и рассаживались, – тенью сопровождала рефлексия, которая непрестанно рассказывала мне, что вот я сижу и думаю о том, как я на это смотрю и т. д. ad absurdum, причем само присутствие этих теневых, а вернее, зеркальных мыслей предполагало осуждающее отношение к тому, что я чувствую ровно то, что чувствую, и не более. «Папа умер», – думал я, и перед глазами вставал его образ, словно мне необходима была иллюстрация к слову «папа», а я, сидящий в самолете и собравшийся лететь на его похороны, все так же холоден, думал я. Вот, думал я, две девочки лет десяти садятся на свои места, а вот через проход от них, в том же ряду, наверное, их родители, подумал я, что думаю, что я думаю, и так до бесконечности. Мысли проносились в голове со страшной скоростью, все перепуталось так, что не найти ни конца, ни начала. Меня замутило. Какая-то женщина стала укладывать чемодан на полку прямо над моей головой, сняла куртку и положила ее сверху. Встретившись со мной глазами, она улыбнулась дежурной улыбкой, села рядом со мной. Ей было лет сорок. Доброе лицо, теплый взгляд, черные волосы. Она была небольшого роста, пухленькая, но не толстая. На ней была брючная пара, то есть брюки и пиджак одинакового цвета. Как этот наряд называется у женщин? Брючный костюм? И белая блузка. Я смотрел прямо перед собой, но внимание мое было направлено не на то, что находилось впереди, а на то, что я воспринимал боковым зрением; мое «я» было сосредоточено на ней, я смотрел на нее. Кажется, у нее были в руках очки, я сразу не заметил. Она надела их, водрузив на кончик носа, и стала читать.

В ней есть что-то банковское, нет? Мягкость и белизна кожи, конечно, тут ни при чем. Интересно, ее бедра, словно бы растекшиеся внутри брюк, когда она села, – как бы они белели в ночных сумерках какого-нибудь гостиничного номера?

Я попытался проглотить комок, но во рту пересохло, и слюна не дошла до горла. Перед нашим рядом остановился новый пассажир, пожилой мужчина с землистым лицом, угрюмый и худой, в сером костюме, он сел с краю у прохода, не взглянув на нас с ней.

– Boarding completed, – произнес голос из динамика.

Я немного подался вперед, чтобы видеть небо над аэродромом. На западе в тучах показался просвет, и низкорослый лесок невдалеке, озарившись солнцем, вспыхнул яркой зеленью. Включились моторы. Стекло в иллюминаторе завибрировало. Женщина рядом со мной оторвалась от книги и, заложив пальцем страницу, устремила взгляд прямо перед собой.