Прощание

Муха, жужжавшая в окне с самого нашего прихода, внезапно устремилась вглубь помещения. Я проводил ее взглядом; она с жужжанием покрутилась под потолком, уселась на желтой стене, снялась с нее и, покружив рядом с нами, опустилась на подлокотник, по которому Ингве барабанил пальцами. Потерев передними лапками одна о другую, словно хотела что-то с себя смахнуть, она проползла несколько шажков, подскочила, взлетела, трепеща крылышками, и опустилась на лежащую руку Ингве, рука, разумеется, дернулась, и муха снова взлетела и принялась летать перед нами как заведенная. В конце концов она снова села на окно и принялась бестолково по нему ползать.

– Мы ведь даже не поговорили о том, как его хоронить, – сказал Ингве. – У тебя есть какие-нибудь мысли на этот счет?

– В смысле – заказывать ли нам церковные или светские похороны? – спросил я.

– Например.

– Нет, я как-то не задумывался. Это надо решить прямо сейчас?

– Прямо сейчас мы не можем. Но скоро, по-моему, придется. За приоткрытой дверью вновь мелькнул молодой человек в пиджаке. Я вдруг подумал, что там они и держат покойников. Что приносят их туда, когда обряжают для похорон. Где же еще им этим заниматься?

Как будто услышав мои мысли, кто-то в комнате плотно закрыл дверь изнутри. И одновременно, словно двери в конторе были подключены к какой-то общей системе, открылась другая, напротив нас. На порог вышел полноватый мужчина в возрасте между шестьюдесятью и семьюдесятью, в безупречном черном костюме и белой рубашке, и посмотрел на нас.

– Кнаусгор? – произнес он вопросительно.

Мы кивнули и поднялись на ноги. Он представился и по очереди пожал нам руки.

– Пойдемте со мной, – сказал он.

Мы прошли за ним в довольно большой кабинет окном на улицу. Он пригласил нас расположиться на стульях, стоявших напротив письменного стола. Стулья были темного дерева с черными кожаными сиденьями; стол, за который он сел, – широкий и тоже темный. Слева от него стоял лоток для бумаг в несколько ярусов, рядом телефон, в остальном столешница была пуста.

Впрочем, не совсем. С нашей стороны, у самого края стояла коробочка с бумажными салфетками «клинекс». Удобно, конечно, но до чего же цинично! При виде ее перед глазами сразу вставало все то множество людей, что проходит в слезах через этот кабинет в течение дня, и ты понимал, что твое горе неуникально и тем самым малозначительно. Коробочка «клинекса» давала понять: здесь обесцениваются и слезы, и смерть.

Он посмотрел на нас:

– Чем могу быть полезен?

Его загорелый второй подбородок темнел на фоне белого воротничка. Седые волосы гладко лежали на голове. На щеках и подбородке проступала темная тень. Черный галстук не болтался на шее, а покоился на круглом животе. Он был полный, но в то же время подтянутый, а не бесформенная квашня, весь – воплощенная корректность, плюс уверенность и спокойствие. Мне он понравился.

– Вчера умер наш отец, – сказал Ингве. – Мы хотели узнать, не возьмете ли вы на себя заботы о практической стороне. Похороны и что с ними связано.

– Да, – ответил похоронный агент. – В таком случае я сейчас для начала заполню бланк.

Он выдвинул ящик письменного стола и достал лист бумаги.

– Мы уже обращались к вам, когда умер наш дедушка. У нас остались самые лучшие впечатления, – сказал Ингве.

– Я помню, – сказал похоронный агент. – Он был аудитором, верно? Я был с ним хорошо знаком.

Взяв со стола ручку, которая лежала рядом с телефоном, он поднял голову и обратил взгляд на нас.

– Мне нужно получить от вас кое-какие сведения, – сказал он. – Как звали вашего отца?

Я ответил. Ощущение было странное. Не потому, что он умер, а потому, что я столько лет не произносил этого имени.

Ингве посмотрел на меня.

– Нет, – начал он осторожно. – Он же несколько лет назад сменил фамилию.

– Ах, я и забыл, – сказал я. – Ну конечно же.

Эта дурацкая фамилия, на которую он поменял прежнюю.

Какой же он был идиот!

Я опустил глаза и поморгал.

– У вас есть его личный номер? – спросил агент.

– Нет, к сожалению, – сказал Ингве. – Но родился он семнадцатого апреля 1944 года. Как там дальше будет его номер, мы потом уточним, если нужно.

– Хорошо. Адрес?

Ингве указал адрес бабушки. Затем взглянул на меня.

– Хотя, возможно, официально у него значился другой адрес. Умер он у своей матери. В последнее время он жил у нее.

– Это мы уточним сами. Мне нужны также ваши имена. И контактный телефон.

– Карл Уве Кнаусгор, – сказал я.

– И Ингве Кнаусгор, – сказал Ингве и дал ему номер своего мобильного.

Записав его, агент положил ручку и снова посмотрел на нас:

– Вы уже подумали, какие у вас будут пожелания насчет похорон? Когда вам удобно, чтобы они состоялись и в какой форме вы желаете их провести?

– Нет, – сказал Ингве. – Об этом мы еще не успели подумать. Но ведь обычно, кажется, похороны проводят через неделю после смерти?

– Обычно да. В таком случае вам, может быть, подойдет в пятницу?

– Да-а, – сказал Ингве и взглянул на меня. – Что ты скажешь?

– Пятница вполне подойдет, – сказал я.