Прощание

– Карл Уве? – позвал с порога Ингве.

Я вернулся назад.

– Тут просто кошмар, – сказал я тихонько, чтобы не слышала бабушка.

Он кивнул.

– Давай посидим с ней немного, – сказал он.

– Ладно.

Я вошел в кухню, подвинул себе стул и сел напротив нее. Там что-то тикало, звук исходил от какого-то прибора вроде термостата, который, очевидно, должен был автоматически выключать плиту. Ингве сел к столу с узкого конца, достал пачку сигарет из куртки, которую почему-то не снял, войдя в дом. Тут я обнаружил, что и сам сижу в куртке.

Курить мне не хотелось, от одной мысли об этом делалось противно, но в то же время и без сигареты было невозможно, так что я не утерпел и достал из кармана пачку. Увидев, что мы сели за стол, бабушка оживилась, глаза у нее заблестели.

– Так что ж вы сегодня – ехали сюда из самого Бергена? – спросила она.

– Из Ставангера, – сказал Ингве. – Теперь я живу там.

– А я вот в Бергене, – сказал я.

За спиной у нас на плите задребезжал кофейник.

– Вот как, значит, – сказала бабушка.

Наступило молчание.

– Хотите кофейку, мальчики? – спросила вдруг бабушка.

Мы с Ингве переглянулись.

– Я уже поставил немножко, – сказал Ингве. – Сейчас будет готов.

– Ах да, и правда, – сказала она.

Она посмотрела на свою руку и резким движением, словно только сейчас обнаружила, что держит в ней сигарету, схватила зажигалку и закурила.

– Так вы сегодня приехали из самого Бергена? – спросила она и, сделав несколько затяжек, взглянула на нас.

– Из Ставангера, – сказал Ингве. – Это заняло всего четыре часа.

Она вдруг вздохнула:

– Ах да. Жизнь – это божба, сказала старушка, которая не выговаривала «р».

Она хохотнула, Ингве улыбнулся.

– Хорошо бы чего-нибудь съестного к кофе, – сказал он. – У меня в машине осталась шоколадка. Я сейчас принесу.

Мне хотелось сказать ему, чтобы он не уходил, но, конечно, было нельзя. Когда он скрылся за дверью, я встал, положил начатую сигарету на край пепельницы, отошел к плите и прижал кофейник поплотнее к конфорке, чтобы он поскорее закипел.

Бабушка снова погрузилась в себя, сидела, уставив глаза в стол. Она сидела ссутулившись, опустив плечи и тихонько покачивалась взад и вперед.

О чем она думает?

Ни о чем. Там не было никаких мыслей. Их не могло быть. Только холодная муть и тьма.

Я отпустил ручку кофейника и стал искать глазами коробку, в которой хранится кофе. На рабочем столе – нет, на столе напротив тоже не видно. Может быть, где-то в шкафу? Хотя нет. Ингве же ее достал. Так куда он мог ее поставить?

Вон она, черт возьми. На вытяжке, где стояли старые баночки с пряностями. Я снял коробку и отодвинул кофейник с конфорки, хотя вода еще не закипела, открыл крышку и насыпал в кофейник несколько ложечек кофе. Он был высохший и, похоже, выдохся.

Подняв взгляд, я увидел, что бабушка смотрит на меня из-за стола.

– А где Ингве? – спросила она. – Он что, ушел? Неужели уже уехал?

– Нет, что ты, – сказал я. – Он только пошел что-то взять из машины и сейчас вернется.

– Ах, вот как, – сказала она.

Я взял из ящика вилку и, помешав в кофейнике, поставил его, придавив несколько раз, на плиту.

– Ну вот. Теперь пускай немного настоится, и готово, – сказал я.

– Он сидел в кресле, когда я зашла к нему утром, – сказала бабушка. – Сидел совершенно неподвижно. Я пыталась его разбудить, но он не просыпался. А лицо у него было белое.

Меня замутило.

На крыльце послышались шаги Ингве. Я открыл шкаф, чтобы достать стаканы, но там ни одного не было. К тем, что стояли в мойке, мне даже прикасаться не хотелось. Я нагнулся и попил прямо из-под крана, в этот момент вошел Ингве.

На этот раз он был без куртки. В руках у него было два батончика «Баунти» и пачка сигарет «Кэмел». Он сел и снял обертку с одного батончика.

– Хочешь кусочек? – спросил он бабушку.

Она посмотрела на шоколадку: – Нет, спасибо. А вы кушайте.

– У меня никакого желания, – сказал я. – Но кофе готов, можно пить.

Я поставил кофейник на стол, снова открыл шкафчик и достал три чашки. Зная, что бабушка любит кусковой сахар, я открыл шкаф напротив, в котором стояли продукты. Две половинки хлеба, посиневшие от плесени, пакет с заплесневелыми булочками, несколько пакетиков супа, арахис, три готовых блюда со спагетти, которые полагается хранить в холодильнике, и бутылки со спиртным все того же дешевого сорта.

Ну и ладно, подумал я, вернулся за стол, взял кофейник и стал наливать кофе. Тот не настоялся, из носика полилась светло-коричневая струйка с кофейными крошками. Я снял крышку и вылил чашку обратно.

– Хорошо, что вы приехали, – сказала бабушка.

У меня полились слезы. Я глубоко, но с осторожностью вдохнул, закрыл лицо ладонями и стал тереть лицо, как будто не плачу, а просто устал. Но бабушка все равно ничего не заметила, она снова как будто ушла в себя. На этот раз так продолжалось минут пять. Мы с Ингве сидели молча, пили кофе, уставив глаза в пространство.

– Ох, – вздохнула бабушка, – жизнь – это божба, сказала старушка, которая не выговаривала «р».