Прощание

– Надо еще раз поговорить с бабушкой, – сказал я. – А затем позвонить агенту из похоронного бюро. Наверное, он мог бы это выяснить.

– И я так подумал, – сказал Ингве.

– Ты позвонишь?

– Давай.

Мы вернулись в дом. От внезапного порыва ветра взлетели вверх занавески. Я закрыл дверь и вслед за Ингве поднялся в кухню. Внизу хлопнула входная дверь. Мы с Ингве переглянулись. Что происходит?

– Кто бы это мог быть? – спросила бабушка.

Неужели папа?

Вдруг он вернулся?

Я испугался как никогда в жизни.

Послышались шаги по лестнице.

Я так и знал – это папа!

Черт, черт! Сейчас он войдет.

Я бросился в комнату и направился к веранде, готовый выскочить за дверь, броситься опрометью через газон и прочь из этого города, чтобы никогда больше сюда не возвращаться.

Я заставил себя остановиться. Услышал, как шаги на лестнице словно бы повернули, дойдя до площадки, и, пройдя последние ступеньки, приблизились к гостиной.

Он, наверное, не помнит себя от злости. Что это мы вздумали рыться в его вещах, понаехали тут и влезаем без спроса в его жизнь?

Отшатнувшись, я увидел, как мимо меня на кухню прошел Гуннар.

Разумеется, это Гуннар.

– Вижу, вы тут уже здорово поработали, – раздался из кухни его голос.

Я поднялся к ним наверх. Дураком я себя не чувствовал, скорее испытал облегчение, потому что, если папа придет при Гуннаре, нам будет проще.

Они сидели за столом.

– Я подумал, что успею до вечера отвезти одну партию мусора на свалку – мне как раз по дороге. А завтра утром вернусь с прицепом и немножко тут помогу. Перед гаражом набралось, кажется, столько хлама, что уже свободного места не осталось.

– Да, действительно, – сказал Ингве.

– Можно наполнить еще несколько мешков, – сказал Гуннар. – Собрать одежду из комнат и что там еще валяется.

Он встал из-за стола.

– Ну, пошли, что ли? Это дело недолгое. Зайдя в гостиную, он окинул ее взглядом:

– Можно прямо начать с этих вещей, верно? А то вам на это все время смотреть… Поганое дело.

– Я сейчас все подберу, – сказал я. – Наверное, лучше в перчатках.

Натянув на ходу желтые перчатки, я запихал в черный мешок все, что лежало на диване. Зажмурился, когда рука прикоснулась к засохшему дерьму.

– Подушки туда же, – сказал Гуннар. – И ковер. Он неважно выглядит.

Я сделал, как он сказал, снес все это вниз и закинул в прицеп. Ко мне присоединился Ингве, и вместе мы покидали в прицеп стоявшие перед гаражом мешки. Свою машину Гуннар поставил с другой стороны дома, поэтому мы и не услыхали, как он подъехал. Когда прицеп наполнился, Гуннар и Ингве повторили уже знакомую комбинацию, выезжая по очереди со двора и заезжая задом, пока машина Гуннара не встала к прицепу багажником, так что оставалось подсоединить дышло к фаркопу. Когда Гуннар отъехал, а Ингве вернул свою машину на прежнее место перед гаражом, я сел на крыльцо. Ингве прислонился к косяку. Лоб у него блестел от пота.

– Я был совершенно уверен, что по лестнице поднимается папа, – сказал он, немного помолчав.

– Я тоже, – сказал я.

На той стороне сада снялась с крыши сорока и, распластав крылья, пролетела у нас над головой. Она несколько раз хлопнула крыльями; звуки, какие-то кожаные, казались нереальными.

– Он, конечно, умер, – сказал Ингве. – Иначе быть не может. Но мы должны знать это наверняка. Пойду позвоню.

– А черт его знает, – ответил я. – Нам же все известно только со слов бабушки. А с учетом вечного запоя и всего кошмара, какой творился в этом доме, вполне может оказаться, что он был попросту мертвецки пьян. Очень даже возможно. Это же для него обычное дело, правда. А что она сказала… Как такое вообще может быть, что она сначала якобы нашла его только утром, а потом вдруг говорит, будто вечером? Разве это можно перепутать?

Ингве посмотрел на меня:

– Может быть, он умер вечером. А она подумала, что он просто спит. А утром нашла его. Такое возможно. А ее это так мучает, что она боится признаться, как оно было. Вот она и придумала, будто он умер утром.

– Да, – согласился я. – Тоже может быть.

– Но главного это не меняет, – сказал Ингве. – Я пошел звонить.

– Я с тобой, – сказал я и отправился с ним на второй этаж. Пока он листал записную книжку, разыскивая визитную карточку похоронного агента, я, как мог осторожно, прикрыл дверь на кухню, где сидела бабушка, и вышел во вторую комнату. Ингве набрал номер. Я страшно боялся услышать, что сейчас скажут, но в то же время не в силах был уйти.

– Здравствуйте. Это звонит Ингве Кнаусгор. Мы приходили к вам сегодня утром, помните?.. Да, да, именно так. Так вот… Мы бы хотели узнать, где он сейчас? Тут, видите ли, не все ясно с некоторыми обстоятельствами… Когда его забрали, в доме не было никого, кроме бабушки. А она уже очень старенькая и не всегда вменяема. И вот мы толком ничего не знаем, как было дело. Могли бы вы помочь нам внести ясность? Да… Да… Да. Превосходно. Спасибо вам. Огромное спасибо. Да… До свидания.

Положив трубку, Ингве сверху посмотрел на меня:

– Он сейчас на даче. Но обещал позвонить в несколько мест и все узнать. Попозже он нам перезвонит.

– Прекрасно, – сказал я.