Прощание

Между теми и нынешними торговыми марками пролегал целый мир, и когда я подумал о них, он возник передо мной со своими звуками, запахами и вкусовыми ощущениями, с той неотразимой силой, какая присуща всему утраченному. Запах коротко подстриженной, только что политой травы, когда летом сидишь на футбольном поле после тренировки, вытянутые тени неподвижных деревьев, визг и хохот ребятишек, купающихся через дорогу в пруду, резкий и в то же время сладкий вкус энергетика «XL+1». Или вкус соли, который неизменно появляется во рту, когда бросаешься в море, даже если ты, погрузившись под воду, сожмешь губы; хаос течений и бушующей воды, которые тебя там встречают, – но и свет сквозь водоросли и тину, и обнаженные скалы, гирлянды мидий и поля морских желудей, и все они словно светятся тихим и нежным блеском, потому что стоит лето и солнце сияет на безоблачном небе. Вода, стекающая по телу, когда ты вылезаешь, ухватившись за торчащий уступ скалы, капли, остающиеся в ложбинке между лопатками на несколько коротких секунд, пока они не испарятся под жаркими лучами, в то время как под трусами еще долго стекает вода, когда ты уже лежишь, растянувшись на полотенце. Летящие по волнам с неритмическим грохотом глиссеры; нос у них то и дело задирается и с грохотом опускается на воду; этот короткий звук прорывается сквозь рокот мотора; нереальность всего, ощущение нереальности того, что расстилается перед глазами, оно слишком громадно, слишком много простора, так что увиденное не успевает закрепиться в сознании.

Все это по-прежнему было тут. Сглаженные морем скалы оставались точно такими же, переваливающиеся через них морские волны катились, как тогда, и даже подводный пейзаж с его долинками, и бухточками, крутыми уступами, и склонами, усыпанными морскими звездами и ежами, крабами и рыбами, был тем же, что и раньше. По-прежнему можно купить слезинджеровские теннисные ракетки, треторновские мячи и россиньолевские лыжи, крепления фирмы «Тирока» и ботинки «Кёфлах». Дома, в которых мы жили, все до единого стоят на месте. С той только разницей, что действительность взрослого мира, в отличие от действительности детского, уже не несет в себе того эмоционального заряда. Футбольные бутсы «Лекок» – это уже просто футбольные бутсы. Встреть я сегодня кого-нибудь с такими бутсами в руках, это был бы только отзвук детства и ничего больше, само по себе это бы ничего не значило. То же и с морем и со скалами, то же самое и со вкусом соли, которым в детстве были пронизаны дни летних каникул, теперь это просто соль, end of story. Мир был все тот же, и в то же время не тот, изменился его смысл и продолжал изменяться, неуклонно приближаясь и приближаясь к бессмысленности.

Я отжал тряпку, повесил на край ведра и посмотрел на результаты своих трудов. Лак снова заблестел, хотя местами еще темнели грязные пятна, словно въевшиеся в древесину. Я отмыл примерно третью часть перил между первым и вторым этажом. Оставалась еще следующая лестница, ведущая на третий этаж.

Сверху послышались шаги Ингве.

Он появился с ведром в руке и рулоном мусорных мешков под мышкой.

– Ну как? Закончил внизу? – спросил он, посмотрев на меня.

– Ты что, очумел? Я вымыл тут ванные комнаты и прачечную. С остальным решил подождать.

– Я начинаю мыть папину комнату, – сказал он. – Похоже, что с ней будет больше всего работы.

– А кухня готова?

– Да. Можно сказать, что так. Надо еще разобраться в шкафах, но в остальном все выглядит прилично.

– Окей, – сказал я. – А я сделаю перерыв. Пожалуй, надо поесть. Бабушка на кухне?

Он кивнул и прошел мимо меня. Я отер руки, мокрые и сморщенные после мытья, о штанины шортов. В последний раз окинул взглядом перила и поднялся на кухню.

Бабушка сидела на стуле погруженная в себя. Она даже не взглянула, когда я появился на пороге. Я вспомнил про лекарство. Может быть, она уже сама его приняла? Наверное, нет.

Я открыл шкаф и достал лекарство.

– Ты это уже принимала сегодня? – спросил я, показывая коробочку.

– Это что? – спросила она. – Лекарство?

– Да, то, что тебе прописали вчера.

– Нет, не принимала.