Прощание

За окном стояла полная тишина. Этот час, с четырех до пяти, был единственным, когда город спал. В моей прежней жизни, в те двенадцать лет, что я прожил в Бергене, я всегда ложился как можно позже. Я никогда не задумывался почему, а просто поступал, как мне нравилось. Все началось как гимназическая мечта, исходящая из представления, что ночь неким образом связана со свободой. Не сама как таковая, а в своей противоположности дневному времени, с девяти часов до четырех, которое я и еще несколько человек считали мещанским и конформистским. Мы хотели свободы и не желали спать ночью. То, что я остался верен этой привычке и дальше, было уже связано не столько с идеей свободы, сколько со стремлением взрослого человека побыть одному. Оно, как я понял впоследствии, перешло ко мне от отца. В доме, где мы жили, у него было свое отдельное пристанище, вроде студенческого жилья, куда он удалялся каждый вечер, чтобы провести его в одиночестве. Ночь принадлежала ему.

Я ополоснул под краном тарелку, поставил ее в посудомоечную машину и зашел в спальню. Когда я подошел к кровати, Линда открыла глаза.

– Какой у тебя чуткий сон, – сказал я.

– Который час? – спросила она.

– Половина пятого.

– Ты так и не ложился?

Я кивнул:

– Пожалуй, схожу в офис. Ничего?

– Вот сейчас?

– Я все равно не сплю, – сказал я. – Так почему бы не использовать время, чтобы поработать.

– Ну пожалуйста… – сказала она. – Иди ляг.

– Ты не слышишь, что я говорю? – спросил я.

– Но я не хочу лежать тут одна, – сказала она. – Неужели ты не можешь пойти на работу утром?

– Сейчас и так уже утро, – сказал я.

– Нет, сейчас еще ночь, – сказала она. – И я могу родить когда угодно. Понимаешь, это может случиться хоть через час.

– Пока, – сказал я и закрыл за собой дверь.

В прихожей я надел куртку, взял сумку с компьютером и вышел из дома. На заснеженном тротуаре на меня повеяло холодом. В конце улицы показалась снегоуборочная машина. Тяжелый металлический скребок гремел об асфальт. Вечно она меня удерживает! С какой стати мне там быть, если она спит и все равно не замечает моего присутствия?

Черное небо тяжело нависало над крышами. Но снегопад перестал. Я двинулся вперед. Снегоуборочная машина, грохоча мотором, лязгая цепями и скрежеща скребком по асфальту, проехала мимо. Какие-то адские звуки! Я свернул на улицу Давида Багаре, там было тихо и безлюдно до самого перекрестка с Мальмшильнадсгатан, где в глаза бросалась вывеска ресторана «КГБ». У ворот дома престарелых я остановился. Она ведь права. Роды могут начаться в любой момент. И она не хотела оставаться одна. Так куда же меня понесло? Зачем мне понадобилось в офис в половине пятого утра? Чтобы писать? Сделать прямо сейчас то, что не смог сделать за последние пять лет?

Какой же я идиот! Она ведь ждет нашего ребенка, моего ребенка, как же можно бросить ее одну в такой момент!

Я повернул назад. Поставив на пол сумку, я начал раздеваться в передней и услышал из спальни ее голос:

– Это ты, Карл Уве?

– Да, – сказал я и вошел к ней в комнату.

Она посмотрела на меня вопросительно.

– Ты права, – сказал я. – Я не подумал. Прости, что я вот так ушел.

– Это ты прости, – сказала она. – Конечно же, тебе надо идти и работать!

– Еще успею попозже.

– Но я не хочу удерживать тебя. У меня все будет в порядке.

Обещаю. Иди спокойно. Я позвоню тебе, если что.

– Нет, – сказал я, ложась рядом с нею.

– Ну зачем ты, Карл Уве! – сказала она с улыбкой.

Мне было приятно, что она называет меня по имени. Всегда это нравилось.

– Ну вот, ты подумал по-моему, а я передумала по-твоему.

Я же знаю, что ты думал иначе.

– Сейчас ты меня совсем запутаешь, – сказал я. – Давай, может, лучше просто поспим? А потом вместе позавтракаем, перед тем как мне уйти.

– Хорошо, – сказала она и прижалась ко мне.

Она была горячая как печка. Я провел рукой по ее волосам и легонько поцеловал в губы. Она закрыла глаза и откинула голову.

– Что ты сказала? – спросил я.

Она ничего не ответила, а, взяв мою руку, приложила ее к своему животу.

– Вот, – сказала она. – Чувствуешь?

Живот под моей ладонью вдруг выпятился бугром.

– Ой! – вскрикнул я и отвел ладонь, чтобы поглядеть.

То, что только что бугром выпирало из ее живота, – пятка, локоть или кулачок – снова спряталось. Как будто что-то мелькнуло под водой и снова скрылось под тихой гладью.

– Ей не терпится, – сказала Линда. – Я это чувствую.

– Это была пятка?

– Мм…

– Она как будто пробовала, нельзя ли тут выйти, – сказал я.

Линда улыбнулась. – Это не больно?

Линда отрицательно покачала головой:

– Я это чувствую, но мне не больно. Только как-то странно.

– Еще бы!

Я придвинулся к ней поближе и положил ладонь на ее живот. В прихожей хлопнула заслонка почтовой щели. По улице проехал грузовик, должно быть большой, потому что в окнах задрожали стекла. Я закрыл глаза. Тут все мысли и образы, которые копились в моем сознании, начали разбредаться в разные стороны, а я как бы следил за ними, словно ленивая пастушья собака, и понял, что сон уже рядом и вот-вот придет. Оставалось только провалиться в его тьму.