Прощание

– Да. Вообще-то я занята редактурой, только зашла в кабинет взять одну вещь. Но как закончу – сразу домой.

– Хорошо, – сказал я.

– А ты что делаешь? – спросила она.

– Так, ничего. Звонил Ингве. Умер папа.

– Что ты говоришь? Умер?

– Да.

– Ой, бедный ты мой, Карл Уве!

– Все хорошо, – сказал я. – Нельзя сказать, что это неожиданно. Однако сегодня вечером я туда вылетаю. Сначала к Ингве, а завтра мы вместе поедем туда на машине.

– Хочешь, я с вами поеду? Я вполне могу.

– Нет, нет. Тебе же надо работать! Оставайся здесь, приедешь потом, к похоронам.

– Ах, бедный мой, – сказала она опять. – Я могу с кем-нибудь договориться, чтобы взяли у меня редактуру. Тогда я сразу приеду. Когда ты выезжаешь?

– Это не к спеху, – сказал я. – Я выезжаю через несколько часов. Не так плохо немного побыть одному.

– Точно?

– Да, да. Совершенно точно. Я вообще-то ничего не чувствую. Мы давно об этом говорили – что он скоро умрет, если будет продолжать в том же духе. Так что я был к этому подготовлен.

– Окей, – сказала Тонья. – Тогда я закончу работу, а затем сразу домой. Береги себя. Люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, – сказал я.

Положив трубку, я подумал о маме. Надо же ей сообщить. Я снова снял трубку и набрал номер Ингве. Оказалось, он ей уже позвонил.

Я ждал, сидя в комнате, совершенно одетый, и тут услышал на пороге Тонью. Она вошла в квартиру, живая и свежая, как летний ветерок. Я встал ей навстречу. Она двигалась деловито, глядела озабоченно и сразу обняла меня, сказала, что хотела бы поехать со мной, но я прав, лучше, если она останется здесь, затем я по телефону вызвал такси, и мы вместе подождали на крыльце; через пять минут пришла машина. Мы супруги, подумал я, мы – муж и жена, моя жена стоит на крыльце и машет мне вслед, подумал я и усмехнулся. Откуда это вдруг всплыла эта лакированная картинка? Что мы больше изображаем мужа и жену, чем это есть на самом деле?

– Чему ты улыбаешься?

– Просто так, – сказал я. – Просто мелькнуло в голове.

Я сжал ее руку.

– Вот оно едет, – сказала она.

Я посмотрел в конец улицы. Из-за холма, словно черный жук, выползла машина, замедлила ход, постояла на перекрестке, затем осторожно поползла вверх направо, на улицу с тем же названием, что у той, на которой мы ждали.

– Мне сбегать встретить его? – спросила Тонья.

– Нет, зачем? Это я и сам могу сделать, почему ты?

Я взял чемодан и стал подниматься по лестнице, ведущей к дороге. Тонья шла следом.

– Пойду к перекрестку, – сказал я. – И там его перехвачу. А вечером я позвоню, окей?

Мы расцеловались, а когда я обернулся на перекрестке, увидев спускающееся с холма такси, она мне помахала.

– Кнаусгор? – спросил шофер, когда я, открыв дверцу, просунул в нее голову.

– Совершенно верно, – сказал я. – Мне во Флеслан.

– Садитесь, а я погружу чемодан.

Я залез на заднее сиденье и откинулся на спинку. Такси… Люблю такси. Не те, на которых я возвращаюсь домой, а те, на которых еду в аэропорт или на железнодорожный вокзал. Что может быть лучше, чем сидеть на заднем сиденье, а такси через город, мимо пригородов увозит тебя в дальний путь!

– Тут у вас запутаешься, пока найдешь, – сказал шофер, сев за руль. – Я слышал, что дорога раздваивается, но сам никогда тут не бывал. Это за двадцать-то лет. Даже странно.

– Да, – сказал я.

– Я думал, что уже все объездил. Наверное, дорога сюда – единственная, где я еще не побывал.

Он улыбнулся мне в зеркальце:

– Поди, в отпуск едете?

– Нет, – сказал я. – Не совсем. Сегодня умер мой отец. Я еду его хоронить. В Кристиансанн.

Это положило конец его разглагольствованиям. Я сидел неподвижно, мимо мелькали дома, я сидел без определенных мыслей, только смотрел в пространство. Минде. Фантофт. Хуп. Автозаправка, автосалоны, супермаркеты, виллы, лес, вода, поселки. Когда мы выехали на последнюю прямую перед аэропортом и впереди показалась его башня, я достал из внутреннего кармана карточку и перегнулся через переднее сиденье, чтобы посмотреть показания счетчика. Триста двадцать. Недешевое удовольствие ездить на такси, на автобусе вышло бы в десять раз дешевле, тем более что как раз сейчас лишних денег у меня не было.

– Сделаете мне чек на триста пятьдесят крон? – спросил я, протягивая карточку.

– Чего же не сделать, – сказал он, выхватывая карточку у меня из руки, пропустил ее через считывающее устройство, которое, пощелкав, тут же выдало чек. Он положил его вместе с ручкой на блокнот и протянул мне, я подписал, он оторвал новый чек и отдал мне.

– Спасибо, – сказал он.

– Вам спасибо, – ответил я. – Багаж я возьму сам.

Хотя чемодан был тяжелый, я понес его в зал отправления, подняв за ручку. Я терпеть не мог колесики, во-первых, потому, что это женские штучки, а следовательно, недостойны настоящего мужчины, мужчина должен не катить, а нести; во-вторых, потому, что они порождали впечатление чего-то легко доставшегося, уловки, экономии, благоразумия – которое я ненавидел и которому сопротивлялся даже в мелочах и ерунде. С какой стати человеку жить в мире, не ощущая его тяжести? Разве мы только образы? И что, в сущности, мы сберегаем, когда экономим силы?