Я опустил взгляд на папу. Вот пальцы сложенных на животе рук: на указательном – желтая каемка от никотина, вроде тех, что виднеются на грязных обоях. Непомерно глубокие морщины на костяшках, которые теперь казались искусственными. Потом лицо. Отрешенным оно не казалось, потому что при всей неподвижности и умиротворенности на нем не отпечаталась пустота, оно все еще сохраняло следы того, что я не могу назвать иначе, как воля. Мне вдруг подумалось, что я всегда пытался определить выражение его лица. Что при всяком взгляде на него стремился прочесть, что там написано.
Но теперь оно замкнулось наглухо.
Я обернулся к Ингве.
– Ну что, пойдем? – спросил он.
Я кивнул.
Служащий похоронного бюро уже ждал нас в соседнем помещении. Дверь за собой я оставил открытой. Понимая всю иррациональность этого чувства, мне все равно не хотелось оставлять папу там одного.
Попрощавшись за руку с агентом похоронного бюро и обменявшись с ним несколькими словами о том, что нужно сделать ко дню похорон, мы вышли на парковку и закурили по сигарете. Ингве стоял, прислонившись к автомобилю, я присел на каменную ограду. Чувствовалось, что собирается дождь. Деревья в рощице за кладбищем гнулись под порывами усилившегося ветра. На несколько секунд шорох листвы заглушил шум машин с дороги на другом конце долины. Затем снова наступила тишина.
– Да, странное ощущение, – сказал Ингве.
– Да, – сказал я. – Но я рад, что мы это сделали.
– Я тоже. Мне надо было увидеть это своими глазами, чтобы поверить.
– Теперь поверил?
Он улыбнулся:
– А ты разве нет?
Вместо того чтобы ответить, как я собирался, улыбкой на улыбку, я опять расплакался. Закрыл лицо ладонью, низко опустил голову. Я рыдал и всхлипывал. Когда приступ рыданий прошел, я поднял голову и улыбнулся ему.
– Прямо как в детстве, – сказал я. – Я реву, а ты смотришь.
– Ты уверен, – спросил он, стараясь поймать мой взгляд, – ты уверен, что дальше без меня справишься?
– Конечно, – ответил я. – Никаких проблем.
– Я вполне могу позвонить и сказать, что останусь.
– Поезжай домой. Сделаем так, как решили.
– Окей. Тогда я поехал.
Он отбросил сигарету, достал из кармана ключи от машины. Я поднялся и подошел к нему на несколько шагов, но не слишком близко, чтобы не создать ситуацию для рукопожатия или объятий. Он отпер дверцу, сел в машину и, глядя на меня снизу, повернул ключ зажигания, включая мотор.
– Ну, бывай, пока, – сказал он.
– Пока. Езжай осторожно. И привет твоим!
Он закрыл дверцу, тронулся с места, остановился и пристегнул ремень безопасности, включил передачу и стал медленно выруливать на шоссе. Я пошел за машиной. Внезапно на машине загорелись габаритные огни, и она задним ходом поехала назад.
– Лучше, если это останется у тебя, – сказал Ингве, высовывая руку за спущенное стекло. Это был коричневый конверт, который вручил нам агент похоронного бюро. – Мне нет смысла брать его в Ставангер, – сказал он. – Пускай лучше остается тут. Окей?
– Окей, – сказал я.
– Пока, увидимся, – сказал он.
Стекло скользнуло на место, и раздававшаяся на всю парковку музыка вдруг зазвучала как будто из-под воды. Я стоял, не сходя с места, пока его машина не выехала на шоссе и не скрылась из вида. Во мне говорило детское побуждение: если я уйду раньше, случится несчастье. Затем я спрятал конверт во внутренний карман куртки и зашагал в сторону города.
За два дня до этого мне в два часа дня позвонил Ингве. По его голосу я сразу понял, что он звонит не просто так, и первая мысль, которая пришла мне в голову: умер папа.
– Привет, – сказал он. – Это я. Звоню, чтобы тебе сообщить… Тут, знаешь, такое дело… Так вот, понимаешь…
– Да? – переспросил я.
Я стоял в прихожей, одной рукой опершись о стену, в другой держа трубку.
– Папа умер.
– О, – сказал я.
– Только что позвонил Гуннар. Бабушка нашла его сегодня утром в кресле мертвым.
– Отчего он умер?
– Не знаю. Наверное, сердце.
В прихожей никого не было, лампа под потолком не горела, немного света проникало только из кухни в конце коридора и немного с другой стороны, из открытой двери спальни. Из зеркала, куда был направлен мой взгляд, на меня словно откуда-то издалека смотрело темное лицо.
– И что нам теперь делать? В смысле – что конкретно.
– Гуннар считает, что мы должны заняться всеми хлопотами. Так что надо туда ехать. Вообще-то как можно скорее.
– Да, – сказал я. – Я как раз собирался на похороны Боргхиль, ты поймал меня на выходе. Так что чемодан уже собран. Могу выезжать. Встретимся на месте?
– Хорошо, – сказал Ингве. – Тогда я приеду завтра с утра.
– Завтра, – повторил я. – Дай-ка подумать.
– Может, тебе лучше вылететь самолетом? Тогда мы могли бы поехать вместе.
– Правильно. Так и сделаю. Я перезвоню, как только узнаю рейс. Окей?
– Окей. До скорого.