Прощание без возвращения?

Фризе пишет по этому поводу: «Здесь нет богослужений, то есть здесь не проводятся собрания какого-либо рода или согласно какому-то культу прославления творца, культу, соответствующему одной из религий, противостоящих у вас друг другу. В подобных упражнениях здесь нет необходимости, где каждый столько узнал о высшем существе, что знает: владыке мира нельзя послужить тем, что мы сойдемся вместе, чтобы петь псалмы…» А другой подтверждает: «Здесь нет никаких церковных собраний… Здесь нет почвы для сектантства. У нас нет ни молельных домов, ни проповедников, вообще никого, кто бы поучал нас, как следует почитать нашего общего Отца. Каждый любит и восхваляет его по своему разумению, полученному от высшего существа, и никого не передают, как у вас, в лоно какой-то готовой веры, где с ранней юности дух находится в оковах» и так далее. В остальном все высокоразвитые потусторонние подтверждают, что — как было сказано Карлу фон Лестену (Carl von Lehsten) — совершенно неважно, под знаменем какой земной религии человек приобрел нравственное достояние; «ибо если его религия оказалась столь сильна, что смогла пробудить в нем правильное понимание добра и сделать добро главной, дорогой и любимой целью его жизни, то она, очевидно, достигла своей цели и выполнила свою задачу по отношению к нему» (Лестен). Говорящий это потусторонний продолжает в том смысле, что ценность религии следует измерять по тому, насколько она в состоянии сделать понятной своим приверженцам разницу между добром и злом, а также ценность первого по сравнению с ничтожеством последнего; тем самым им предоставляется возможность выбирать добро, избегая зла. А дать что-то существенное сверх импульса к жизни под знаком добра и в сознании вечности никакая религия вообще не может, так как нравственное развитие индивидуума всегда зависит от его внутренней склонности к добру и от общей нравственной позиции живущих в сообществе с ним людей. Однако нет сомнения в том, что именно христианская религия несет в себе наибольшее этическое содержание, давая тем самым наиболее действенный импульс к тому, чтобы выстраивать свою жизнь в свете ее продолжения после физической смерти.

И, наконец, следует упомянуть, что молитвы в мире ином (за исключением низших сфер) очень редко содержат какие-либо просьбы. «Молитва здесь — это торжественный акт. Произнесение готовых фраз, конечно же, не имеет никакой ценности. Молитва лишь тогда становится плодотворной, когда мы сами становимся достойны того, чтобы достичь желаемой цели. Когда в выборе этой цели нами руководит мудрость, ее достижение принесет нам счастье, и поэтому прежде всего следует молиться о познании истинной мудрости. Да и любовь к другим требует, чтобы мы молились и за них, а не только за себя» (Фризе).

Лестен однажды поставил вопрос: можно ли обращать молитвы к умершим людям, так сказать, взывать к ним,[65] не нарушая Божественного принципа?

Потусторонний ответил, что он, как известно вопрошающему, был членом католической общины и при утвердительном ответе легко может быть заподозрен в том, что подвержен религиозным предрассудкам. Но его утвердительный ответ не следует воспринимать так, а смотреть на него как на суждение, основанное на собственном опыте, приобретенном благодаря его духовному развитию в потустороннем мире.

В качестве второго обоснования он добавил, что, пытаясь составить представление об условиях и устройстве потустороннего мира, мы не должны забывать, что они, конечно, иные, нежели земные, но не настолько, чтобы не допускать никаких сравнений с нашей Землей. Напротив, иной мир — это лишь продолжение первого мира; и не только в отношении внутренних, чисто духовных аспектов, но и в отношении тамошних условий и общего устройства. Только они носят гораздо более благородный характер, более соответствующий требованиям морали и красоты, причем в такой степени, что обитатели мира иного многого просто не могут правильно нам объяснить.

Так же обстоит дело и с молитвой. Как на Земле можно обратиться к кому-то за помощью или попросить его замолвить за тебя словечко, так и земной человек может обратиться к своим ушедшим ранее друзьям или близким. И если где-то стесненное страхом человеческое сердце взывает к умершей матери, к отцу, брату, сестре или к какой-то другой душе, уже находящейся в духовном царстве, в которой человек предполагает искреннее участие в своей судьбе, он может быть уверен: тот, к кому обращен его зов, сделает все, что в его силах, чтобы быть ему полезным. Однако, как и на Земле, человек зачастую не в состоянии помочь другому, как бы он этого ни хотел, так и потусторонние иногда не могут исполнить обращенную к ним просьбу; но всякий раз это происходит по воле Бога, противиться которой они не могут и не смеют (Лестен).