Прощание из ниоткуда. Книга 1: Памятное вино греха

Он явно издевался над ним, этот проводник. В такую стужу проехать в тамбуре до Москвы смог бы разве что белый медведь, но, видимо, у путейского мужичонки имелись свои счеты с начальством, а у Влада не было выбора, и, прихватив свой газетный сверток, он перебрался в топку, где его с одной стороны жгуче припекало, с другой же — все немело от холода.

Но, как оказалось, Влад еще плохо знал великий русский народ, в котором много чего намешано, святости и дерьма тут почти поровну, проводник не ограничил свою тароватую на выдумки душу. Время от времени он водил в тамбур преимущественно хмельных пассажиров и, широко раскрыв створки топки, показывал им Влада в качестве аттракциона:

— В газете работал, — экскурсовод из него получился бы первостатейный, — турнули. Теперичи в Москву, на верха, подался, правду искать. Вишь, сколько бумаг всяких собрал, видать, всех пересажает, такой человек!

О, как он ненавидел тогда, прости ему Господи, как он ненавидел! Ему казалось, что все обрушивается, обгорает в нем от пыточной ненависти. В эти минуты он понимал, как живой, из плоти и крови, человек может бестрепетно нажимать гашетки. Сколько очередей он мысленно выпустил тогда по этой ухмыляющейся пьяни и душа его почти слилась с Тьмой! Грешен и в этом он, грешен…

Где-то за Харьковом в тамбуре появился новый «заяц» — приземистый малый в телогрейке, с матерчатой, типично лагерной шапкой на стриженой голове. Он сунулся сначала к Владу, но уместиться там вдвоем было невозможно. Тогда Влад из солидарности вышел к нему и весь остаток пути, в семьсот с лишним километров, они провели, поочередно меняясь местами.

Малый оказался разговорчивым и не умолкал почти ни на минуту, поведав спутнику свою нехитрую одиссею:

— Освободился, понимаешь, со сто первым километром в паспорте, нигде не берут. Канаю[42] теперь в ГУЛаг[43], пускай сами трудоустраивают, а то мотаюсь по Союзу, как дерьмо в проруби. Я ведь детдомовский, деваться все равно некуда. Попал по Указу, десять и пять поражения, вышел по амнистии, иди, куда хочешь, только везде кусается. Глянут в ксиву[44], и сразу в шею, своих, мол, хватает. Наши отцы кровь проливали, а мы с тобой девятый хер без соли досасываем… Хавать хочешь?[45]

Малый вынул из кармана промерзший кусок сала величиной с пол-ладони, весь в прилипшей к нему промасленной бумаге.

— Ножа нету? Тогда кусай первый, у меня тоже нету, а я не брезгливый.

— Я тоже…

По очереди они рвали зубами это старое, в красных прожилках, сало и дух барачного братства витал над ними в виде пара от их собственного дыхания. Пополам, пополам, пополам! Где ты теперь, тот мой давний, но памятный спутник?

В отогретом глазке стекла Москва возникла сразу: громадная, затаенная, в инее и тумане, с белыми шпилями редких высоток. Сердце в нем замерло и сразу же взмыло к горлу: ну, теперь-то, теперь-то я завоюю тебя или нет, моя вечная крепость, мой заколдованный замок, мои любовь и проклятье? Сокольники!

16

«Иерусалим, 11.3. 72. Здравствуй, родной наш Владенька! Мы пишем, пишем, а из Москвы нет абсолютно ничего. Как ты живешь, что делаешь, как твои дела, как настроение? Мы здесь столько о тебе думаем, очень беспокоимся. Ничего утешительного из Москвы не слышно, ни по радио, ни в газетах. Напиши нам хоть немножко о себе. У нас пока все идет нормально. Очень интенсивно занимаемся языком. Юрка очень бегло объясняется, правда, с ошибками, но его поправляют и понимают. У меня тоже с языком пошло лучше. Недавно мы с Юрой разговаривали с одним представителем о перспективах работы. Возможно, что после окончания этого ульпана, в июне-июле, мне удастся попасть на шестимесячные курсы языка специально для учителей математики, физики и химии. Это было бы очень хорошо. Я хотя и передала свои документы в университет, но надежды очень мало, слишком высоки требования, причем больше формального порядка.

Я уже писала тебе, что получили некоторые письма из Европы, в том числе от Георгия Евгеньевича. Он проявил большую заботу о нас. Приглашает нас в гости. Это слишком дорого и рано для нас, хотя и очень хочется. Но я надеюсь, что если мы будем работать, то это нам удастся сделать. Мы думаем, что скоро ты получишь первый привет от нас, от бабули. Кстати, вчера я с бабушкой очень серьезно говорила, буду еще говорить, что называется, расставлять точки над «і». Нечего ей так переживать и терзать себя. Будет совсем невмоготу — что-нибудь придумаем. Вообще, здесь многое очень сложно и трудно, пустячный вопрос становится проблемой. Но у Юры уже, кажется, прошел кризис. Он стал спокойнее и свободнее. Вот пока и все.

Пиши нам. Передавай всем, всем приветы. Лешка по тебе скучает, часто вспоминает тебя. Обнимаю тебя крепко, крепко, целуем, помним всегда. Будь здоров, береги себя. Скоро еще напишу. Еще раз целую. Катька».