Прощание с Дербервилем, или Необъяснимые поступки

- Вот именно! - сказал я.

- А другой и не пенсионер еще, и очень на мне жениться хочет, да у меня к нему сердце не лежит. Я же вижу: деспот он.

- Один человек, - сказал я, - все в чувствах своих разбирается, дружить со мной или нет. Как вы это находите?

- А что, правильно делает! Я тоже так! Если в чувствах не разобраться, можно влипнуть.

Она мне рассказала, как однажды чуть не влипла.

- Но все-таки надо поскорей разбираться, - сказал я, - а не тянуть волынку. У меня есть одна компания на примете, куда меня с удовольствием возьмут. Вообще-то люди тянутся ко мне...

- А вот это точно! - сказала она. - В чувствах надо разбираться побыстрей. Человек не может без конца ждать. Есть и другие объекты.

- Вы посмотрите, что получается, - сказал я. - С некоторыми людьми даже молчать интересно. К некоторым интересно зайти, даже когда их нет дома: рисунки можно посмотреть или с мамой его поговорить. Все с такими людьми интересно! Вспоминать о таком человеке приятно! Другие же только и умеют злиться, пинаться и завидовать. Разве это человеческие отношения?! Дружить с такими - зря время терять.

- Не дружи! - сказала женщина. - Не нравится человек - не подходи: пожалеешь потом.

Еще с полчаса я помогал женщине продавать воду. Я чувствовал, что обрел душевное равновесие, никакие воспоминания меня больше не беспокоили. Теперь говорила одна женщина. Она мне объясняла, какая у нее тонкая работа - какой нужен глазомер, как нужно каждое слово взвешивать, даже мурлатой или заспанной и то нельзя быть: скандалов не оберешься! Взялся с людьми работать, так держись. Она меня пригласила захаживать к ней под зонтик. Я сказал:

- Обязательно.

Когда я возвращался домой, меня пытались убить: слишком поздно я заметил "Жигули" Мишенькиного папы. Мишенька сидел рядом со своим отцом, который недавно защитил тему, купил себе модные часы с браслетом, а месяц тому назад еще и "Жигули". Мишеньке, конечно, было чем меня убивать. На заднем сиденье наслаждались ездой три подлизы: Горбылевский, Марат Васильев и какой-то бестелефонный приблудыш из параллельного класса. Я слишком поздно сориентировался - Мишенька поймал меня взглядом и стал убивать. Подлизы ему помогали: показывали на меня пальцами и хохотали. Можно было подумать, что все они кричат: "А-а! Завидуешь!" Так попасться! Мишенька, наверно, думал, что убил меня. Но я остался жив. Я, правда, зашатался, но сразу же взял себя в руки. У меня появился план мести.

Дома я поставил свой магнитофон на стул, а стул придвинул к телефонному столику. Теперь надо было подождать, чтобы Мишенька вернулся домой.

Мой брат Генка вместе со жвачками прислал мне кассету с редчайшей записью: крик человека из фильма ужасов. Не знаю, кто записал этот крик, где Генка эту запись достал, но я, наверно, первый придумал ей применение. Я набрал Мишенькин номер и, когда Мишенька подошел к телефону, сказал ему: "Шавка". Потом я стал ждать ответного Мишенькиного звонка, покуривая дербервильскую трубку. Когда телефон зазвонил, я принялся за дело. Я замечательно управился с двумя аппаратами - те, кто изобрел телефон и магнитофон, могли бы порадоваться: не зря старались. Я держал трубку перед магнитофоном. Я его на полную громкость включил. Крик разнесся по квартире и дальше помчался через открытую форточку: кричал человек нечеловеческим голосом - пронзительно и жалобно, молил, возмущался, всхлипывал, пока не умер. Я положил трубку на рычаг, выключил магнитофон и выглянул на улицу: на тротуарах стояли люди с задранными головами. Вбежала бабушка, держась за сердце и охая, потом раздался громкий долгий звонок в дверь: прибежал кто-то из соседей поинтересоваться, что случилось. Наконец-то я совершил нормальный, легко объяснимый поступок! Мне уже не казалось, что со мной неладно.

Но радость моя была преждевременной.

О том, как я сошелся с человеком, коллекцией и жизнью которого

распоряжался Высокий Смысл

На следующий день я отправился врачевать свою душу музыкой. Но прежде чем рассказать, что из этого получилось, я должен вас познакомить с Геннадием Матвеевичем.

Наш благополучный дом ко всему еще и музыкальный: он укомплектован прекрасным немецким пианино, которому цены нет, и стереофонической радиолой "Симфония" за триста пятьдесят рублей (о магнитофоне вы уже знаете).

Пианино дед приобрел по дешевке в тысяча десятьсот сорок пятом году для меня: он был уверен, что рано или поздно я появлюсь на свете. И как видите, я появился, но надежд деда не оправдал. Моя учительница музыки, интеллигентная старушка, намекала деду, что я не туда, куда надо, колочу и чересчур уж сильно, но дед не хотел понимать ее намеков: очень ему нравилось смотреть на меня, когда я за инструментом. Дед говорил старушке:

- Ничего, тренируйте его, он научится.