Прощание с Дербервилем, или Необъяснимые поступки

Геннадий Матвеевич подошел и спросил:

- Ты любишь кино?

- Не только кино, - ответил я, - но и театр.

И чтоб Геннадий Матвеевич не сомневался, я ему показал портрет артиста Ульянова. Когда в школе устраивают культпоход в театр, я билет покупаю, чтобы классный руководитель не нервничала, но в театре я был только один раз - мы шумели, кто-то додумался стрелять по ногам артистов из резинки. Нетрудно было додуматься: ноги у них были обтянуты трико. Особенно интересно прошло последнее действие. После спектакля женщина какая-то со сцены нас стыдила.

- Прекрасный актер! - сказал я об Ульянове. - Отточенное мастерство.

- Ах, зачем это! - сказал Геннадий Матвеевич и пошел проделывать фокусы голосом. - Зачем эти наивные хитрости! - Он выхватил у меня журнал и швырнул на стол. - Если тебе нравится театр, так иди на сцену! Попробуй себя! И ты иди, мальчик! - сказал он семикласснику. - Я же вижу: тебя это волнует!

Я поднялся на сцену и запрыгал на одной ноге, ступню другой ноги я придерживал рукой у самого кармана; потом, когда все начали на меня смотреть, я засунул ступню в карман - я не прочь был выступить с этим номером. Но Геннадий Матвеевич остановил меня:

- У нас не цирк.

Он усадил всех за стол и стал читать пьесу: он изображал голосом и движениями, он объяснял, что это за люди такие - Городничий, Земляника, Хлестаков и все прочие.

Геннадий Матвеевич решил попробовать меня на роль Бобчинского.

- "Чрезвычайное происшествие, - начал я читать дербервилевским голосом. - Приходим с Петром Ивановичем в гостиницу..."

Все засмеялись.

Мне нравилось на репетициях. Геннадий Матвеевич следил, чтобы я не очень-то раскачивался взад-вперед и не совал то и дело руки в карманы. Димка Вахромеев - он изображал Городничего - всегда зло на меня смотрел, когда я это проделывал: считал, что только ему можно. Пришлось перестать раскачиваться. Но я решил: когда будем выступать перед зрителями, я все равно наверстаю.

Мы с папой заделались театралами. Один актер в театре так же, как мы с Димкой, любил раскачиваться взад-вперед, еще он здорово умел руки воздевать - я на репетициях точно так же стал делать; у другого актера я научился ходить мелкими шажками и цыкать зубом. Шажки Геннадий Матвеевич оставил, а цыкать запретил.

Спектакль наш состоялся в конце учебного года. Дед, папа и мама пришли смотреть. Опять Геннадий Матвеевич волновался, опять в первом ряду сидела его старенькая жена и успокаивала его взглядом. В зале было много хохоту, особенно когда мы с Димкой долго стояли друг против друга и раскачивались. После спектакля Геннадий Матвеевич каждого из нас обнял и расцеловал, мне он сказал:

- Виталий, поздравляю! Это успех!

Он прослезился, а уж когда в комнату, где мы толпились, прибежала какая-то семиклассница и преподнесла нашему руководителю букет роз, Геннадию Матвеевичу пришлось достать платок и вытереть себе глаза. Потом я узнал: цветы прислал папа. Дома он рассказывал, что смотрел не столько на сцену, сколько на "этих старых людей".

В тот же вечер Геннадий Матвеевич пригласил меня к себе домой:

- Виталий, составь компанию старому артисту.

Он познакомил меня со своей женой, и мы пошли по городу, справлявшему, по всем приметам, какой-то праздник: тихие предвечерние улицы украшены были нежной зеленью, которая кое-где отливала золотом.

Жили старики в коммунальной квартире, в комнате с одним окном; мебель в ней стояла старая, половичок на полу был замызганный, с чернильным пятном, которое выводили, да не вывели; коврик над кроватью был линялый, кое-где из него нитки торчали - хотелось его причесать. Быстроглазый сразу разглядел филателистический каталог на письменном столе, и уже о нем не забывал и все старался угадать, где Геннадий Матвеевич коллекцию держит.

Меня угощали чаем с творожным печеньем. Чашки все три были разные, одна со щербинкой; ложки - тоже разные, но я все-таки верил, что коллекция должна быть настоящей. Разговор шел о театре, а хотелось его на марочные дела перевести. Разносилось похожее на пение:

- Ты, Виталий, удивительно Бобчинского сыграл, никто еще эту роль так не трактовал. Твой Бобчинский держится как английский лорд. Но он же не лорд. Где уж там! Вот и получился комический эффект. Ты это интуитивно схватил.

Я старался держаться солидно, только вот ко мне прицепились слова "между прочим".

- Между прочим, я понимаю, - говорил я, - что такое "интуитивно". Вы не беспокойтесь, что я не пойму. У нас дома полно словарей, и папа следит, чтобы я в них заглядывал. Я знаю, что такое "интуитивно", "экспрессивно" и даже "сентенциозно". Вы слышали это слово?

- Да, - сказал Геннадий Матвеевич, - лет сорок тому назад я это слово употреблял и думал, что становлюсь от этого умнее.

Он, конечно, неправильно рассуждал: если ты говоришь "сентенциозно", то сразу видно, что ты не дурак и человек начитанный. Но спорить я не стал.

- Между прочим, - сказал я, - в умственном отношении очень хорошо заниматься коллекционированием марок.

- Бесспорно, - сказал Геннадий Матвеевич. - А как насчет музыки? Музыкой ты увлекаешься?