Прощание с «Императрицей»

Через несколько часов полного хода на горизонте появилось гористое Анатолийское побережье. Всё ещё держался штиль, самая неблагоприятная для подводников погода: перископ, рассекающий гладкую воду, в морской бинокль можно заметить за несколько миль. Но совершенно неожиданно и кстати поднялся ветер, по воде сначала пошла рябь, а через несколько минут началось настоящее волнение. Да такое, что волны с пенистыми «барашками» стали перекатываться через палубу глубоко сидящего «Краба». А на горизонте уже стали различимы береговые огни и маяки Босфора.

Вскоре рокот дизелей умолк. «Краб», почти невидимый в надвигающихся сумерках, раскачивался на волне перед северным входом в пролив, между ним и внешними линиями минного заграждения противника, которое он благополучно миновал по разведанному фарватеру. Весь экипаж вышел наверх – подышать свежим воздухом перед погружением.

Василий смотрел на лица боевых товарищей, с которыми едва успел как следует познакомиться за три недели службы. Все уже знали, что им предстоит попытаться скрыто проникнуть в Босфор, миновав одно, как минимум, минное поле, и выставить мины на пути немецких и турецких кораблей. Знали наверняка, что шансов на успех немного… Но все держались замечательно. Ни напряжения, ни какой-то особой тревоги.

По команде «Задраить люки! Приготовиться к погружению!» мичман Иванов последним нырнул в люк, задраил его и побежал на свой боевой пост.

Там, на корме, он мог только приблизительно догадываться по переменам в пении электромоторов, крену и дифференту, шуму насосов и воды при наполнении и разгрузке балластных цистерн об эволюциях по мере приближения к проливу.

Ни капельки не завидовал Васька командиру, штурману и рулевым – знал из лоций и рассказов бывалых моряков, что течение в проливе мало того что сильное, так ещё и меняется в зависимости от глубины, а направление надо выдерживать со всей возможной точностью. Но вот тем, кто находился в носовой части минзага, мичман завидовал, и чем сильнее донимали духота и испарения бензина, масла, солярки и электролита, тем завидовал больше. Стали слезиться глаза, накатывало головокружение. С разрешения Ульянина Васька трижды выбегал в носовой отсек, – отдышаться и сунуть голову в бочку с водой. А до выхода в район постановки мин оставался почти час… Но всплыть, запустить вентиляторы и проветрить отсеки совершенно нереально: до наблюдательных постов и батарей на европейском и азиатском берегах совсем близко. Немедленно обнаружат и потопят. Надо терпеть…

Внезапно раздался скрежет, будто кто-то царапал борт металлическим скребком. Все в отсеке молча переглянулись: скрежет на двадцатиметровой глубине мог означать только одно: «Краб» задел минреп турецкой мины.

Две или три минуты, пока скрежет проходил вдоль борта, от носа на корму, мичман Василий Иванов не ощущал ни тяжкого угара, ни собственно страха своего. Только частые и гулкие удары сердца. Но когда скрежет затих, внезапно выкрикнул:

– Всё! На винт не намотался! Теперь конец не нам, а туркам!

…Наконец прозвучала команда «Приготовиться к постановке мин! Открыть минные люки!». Загудели электромоторы, открывающие крышки люков. С характерным шорохом в специальных тоннелях вдоль бортов заработали минные транспортёры.

Василий, естественно, знал, что и как происходит, – учебные постановки мин производились не раз, он видел это с поста главного минёра и даже с палубы, когда отрабатывали действия на поверхности. А сейчас постановку каждой мины ощущал по лёгкому колебанию пайол. И считал, не отдавая себе отчёта зачем. Знал: надо выставить 66 мин.

Досчитал до шестидесяти четырёх – и вдруг чуть не упал от неожиданного сильного толчка, сотрясшего весь корпус минзага. Включилось аварийное освещение, и тут же последовал второй толчок, потом – третий.

«Краб» натолкнулся на какую-то скалу, не обозначенную на карте.

Но вода в лодку не поступает – значит, пробоины нет.

Лев Константинович Феншоу, обменявшись взглядами с кавторангом Клочковским, приказал продуть главный балласт, подняться на перископную глубину и осмотреться.

Уже стало совсем темно: никого обнаружить не удалось. Только очень близко угадывалось побережье. В таком месте, считай, что в самом проливе всплывать – просто безумие. Нужно выходить из него, а на это требуется ещё по меньшей мере полчаса…

Эти три десятка минут показались Василию просто бесконечными. На краешке сознания он ещё отмечал, как теряют сознание и падают рядом матросы, как их оттаскивают куда-то в носовые отсеки, как слёзы льются из глаз инженер-лейтенанта Ульянина, и сам уже плохо видел из-за слёз, но продолжал следить за приборами и выполнять команды. Но вот наконец прозвучал приказ на всплытие, вскоре «Краб» начало покачивать, раздались первые удары волн в стальной борт, и вот через открытый люк в лодку ворвался поток свежего, прохладного, всё оживляющего воздуха. Мичман Василий Иванов ещё включил по команде вентиляторы – и очнулся уже на палубе, когда его окатили забортной водой.