Прощание с «Императрицей»

«Краб» полным ходом в надводном положении пошёл на северо-восток, дав условную радиограмму об успешной постановке мин в проливе. На следующее утро стали видны горы, затем побережье Крыма. А вскоре показались дымы и приблизилась большая эскадра Черноморского флота с дредноутом «Императрица Мария» во главе, идущая контркурсом с минзагом. На мачте флагманского корабля взлетели сигнальные флаги: «Адмирал благодарит за успешное выполнение задания».

Когда «Краб» подошёл к своему месту стоянки в Южной бухте, на пирсе его ожидала целая делегация офицеров, жаждавших узнать подробности операции. «Морж» и «Тюлень» ещё не вернулись, с «Императрицы Марии» и тех кораблей сопровождения, которые вошли за нею следом в Северную бухту, ещё никто не сходил на берег – и, естественно, на базе никто не знал, как всё закончилось в Босфоре.

Закономерное любопытство собравшихся на пирсе удовлетворяли все, кто сходил на сушу. Старался и мичман Васька, который успел за время перехода расспросить едва ли не всех в экипаже, разве что кроме «штабных», командира и старших офицеров, которым было не до россказней. А потом не раз повторял свой рассказ, добавляя детали из рассказов товарищей, в доме у Арины, в квартирке, снятой супругами Ивановыми на Центральной горке.

Оперативное донесение:

Секретно

Крейсер «Бреслау» при выходе из Босфора подорвался на мине, получил повреждение и возвращён в док для ремонта.

Выдвинуты два тральщика и специально оснащенные миноносцы «Ташос» и «Самсун» для расчистки фарватера.

СП-2, Константинополь.

Через два дня «Крымская газета» написала: «Как стало известно, турецкий крейсер “Бреслау” прямо в проливе подорвался на мине. Подробности пока неизвестны».

Приказ

Верховного Главнокомандующего Вооруженными силами России великого князя Николая Николаевича

«Севастополь

№ 253

За успешное выполнение боевого задания в сложнейших условиях подводной лодкой особой конструкции выражаю Своё благоволение капитану 1-го ранга Клочковскому и командиру заградителя старшему лейтенанту Феншоу, показавшим мужество и мастерство».

Николай, пропавший без вести

Царство Польское. Граница Восточной Пруссии. Март 1915 г.

На сегодня им повезло – аршинной толщины стены, частые дощатые загородки, которые Николай про себя сразу же окрестил «номерами» (точно как в «промышленном» борделе Выборгской стороны), гробовые ящики кормушек, а главное – чердачный сеновал, в котором осталось ещё по колено соломы: ночлег им предстоял прямо-таки роскошный, в коровнике. Если сравнивать с предыдущим – «Англетер».

Вчера эти апартаменты были заняты по чину – скотом, так что им оставалось только завидовать клубам пара, вырывавшимся от случая к случаю из ворот или пустых окон-амбразур, как из бани. Завидовать, сидя под искристой от снега стеной, снаружи. И благодарить подходящего бога (кто у них там, Яхве, Иегова?) за поручика Шульмана, въедливого канцеляриста из штаба 1-го Сибирского корпуса, которого немцы отличили «по знакомству» и поставили над колонной пленных кем-то вроде распорядителя. Тот и распорядился – жечь снятые после ремонта путей шпалы. За это пожилого еврея чуть было не расстреляли так же, «по знакомству», да тот, видать, отоврался скрупулёзностью исполнения поручения. Чего-чего, а еврею изобразить невменяемый бюрократический педантизм – раз плюнуть… на нужную печать.

Ветхие, но пропитанные креозотом шпалы горели жарко, вот только немецкие пионеры[8], должно быть срывая досаду, сами топтались в удушливой копоти, подпуская пленных к кострам лишь изредка и строго по часам: «орднунг»[9] у них, понимаешь ли. Так что вопрос, что лучше, – полчаса пекла на три часа мороза или чуть тёплая людская свалка в коровнике, но зато беспрерывно оставался открытым.

«Знали бы, что самим придётся обживать квартиры, которые вчера убирали, думая, что для следующих рогатых квартирантов (предыдущие, надо понимать, «съехали» через Германию и сразу в говяжьи консервы Рейхсхеера[10]), так, наверное, подошли бы к делу с большим рвением…» – поморщился капитан, снова пытаясь отвернуться от мёрзлой слякоти с кислым душком.

Отвернуться если не в тощий клок соломы, то хотя бы в поднятый воротник шинели. Но напрасная оказалась попытка. Транзитный отстойник для скота так пропитался навозным смрадом, что ни морозом, ни даже амбре двух сотен запаршивевших человеческих тел, не перебить.