Прощание с Летним садом (СИ)

  Опасался, что она спросит о семье, а он не сможет соврать или соврёт неправдоподобно. Чтобы опередить все вопросы, старался больше говорить. Вспоминал о красоте Чукотки, где работал электриком на прииске (инженеры не требовались), чтобы заработать на кооператив; о том, что в поселке на две тысячи мужиков приходилось едва ли шестьсот женщин, и как за них боролись и дрались. Рассказывал о первой институтской любви - знал, что это нравится женщинам.

  Но невесть откуда напавшая усталость спутала все планы. Не потому ли он проснулся среди ночи на раскладушке рядом с её диванчиком. И Оля сразу же, будто ждала, открыла глаза. От того, что она рядом, стало спокойно. Всё будет хорошо. Он благодарно протянул к ней руку. Она дала ему свою. И ощущая лёгкую невесомость её ладони, снова уснул.

  Едва не проспали - Оля его разбудила; ещё затемно надо было в Пулково. Он быстро оделся, взял свою дорожную сумку и посмотрел на неё. В свете матовой лампочки, в халатике, без каблуков она показалась хрупкой и близкой. Он шагнул к ней что-то сказать или просто пожать руку на прощанье - мол, не обессудь, но как-то нечаянно они поцеловались. Губы её были мягкими и тёплыми...

  Мать не спасли.

  Уже с дочерью-студенткой - спустя, спустя, спустя - и сыном-школьником он приехал в Кишинёв на могилу матери - повиниться, проститься, а затем повернуть на север, на Невский проспект, к столь желанным ими белым ночам...

  В Летнем саду играл симфонический оркестр. Сумерек не было. Спать из-за светящегося воздуха казалось невозможным, да первое время и не хотелось.

  Из таксофона он позвонил Розенбауму. Автоматический женский голос ответил - такого номера не существует. Набрал Луговую - здесь такая не живёт и при нас никогда не жила. Порылся ещё в записной книжке и набрал Романа.

  - Слушаю, - прожурчало с той стороны. Это был его голос, несколько потускневший от времени.

  - Я от Розенбаума, - сказал Даниил. - Помните меня?

  - Я вас не понимаю, - буркнул собеседник и положил трубку.

  Даниил вытащил свой компактно-весомый "Никон" и снял сына с дочерью у золотящегося, от застывшего на горизонте солнца и подсвеченных им зданий, парапета.

  За время его отсутствия старая записная книжка обезлюдела. Её можно без сожаления выбрасывать в канал.

  В канал, в Неву, в залив, в море.

  Разбрасывать камни и складывать камни...

  Обнимать и уклоняться от объятий...

  Восходит солнце, и заходит, и спешит к месту своему...

  Но что-то внутри упрямо сопротивлялось. Ему нужно было то, его время. То тепло. Те люди.

  Время золотое.