Прощание с мирной жизнью

Адриенна покорно, не возражая больше, пошла вслед за дедом из кабинета и вниз по лестнице, но Александр еще никогда не видел у нее такого мрачного, замкнутого выражения лица. Только когда они сели в экипаж за воротами тюрьмы, Александр как будто заметил, что она несколько отошла, он даже уловил на ее лице улыбку.

— А ведь неплохо, детка, что у тебя дедушка капиталист, да еще со связями? — не мог удержаться Александр.

Адриенна разжала губы, но сейчас же опять крепко сомкнула их. На лице у нее выразилось горькое разочарование, озадачившее Александра. Что с ней творится? Он нежно взял ее за подбородок. Она еще крепче сжала губы.

— Я пошутил, — сказал он с наигранной беспечностью, — ты же это знаешь!

Адриенна молчала.

Александр переменил тон.

— Нет, детка, я прекрасно понимаю: Я все понимаю.

Она опустила голову. Внутри у нее все как одеревенело. Теперь она твердо знала: между ней и дедом, с которым она всегда чувствовала тесную связь, проходит грань, через которую уже не перешагнуть. Она болезненно сморщилась.

— Нельзя хотеть все понять, дедушка. Это значит, все простить. А этого нельзя. Надо уметь и ненавидеть. Уметь ненавидеть, уметь стать на ту или другую сторону, уметь отвергнуть и… перестроить. Даже если для этого придется расстаться… расстаться… ах! — Голос изменил ей. Она отвернулась и прижалась головой к подушке экипажа.

Александр гладил ее по голове, уговаривал, как маленькую девочку:

— Да, да, Адриенна, только не надо плакать, все образуется, вот увидишь, все образуется.

Адриенна выпрямилась. Проглотила слезы. Да, все образуется, — но не так, как думает дедушка. Совсем не так.

И она снова улыбнулась.

Часть восьмая

I

Несмотря на ранний еще час, было сумеречно. В воздухе стояла снежная мгла. С угла улицы, где ожидала небольшая кучка молодежи, ворота суда были видны, как сквозь завесу.

— Если он сейчас выйдет, может случиться, что мы его пропустим, и он уйдет, — сказала Адриенне хромоножка-библиотекарша из кружка «Равенство» и сдула снежинки с бумаги, в которую был обернут большой букет гвоздики. Она держала его перед собой в обеих руках, как икону во время крестного хода.

Антон Каливода тряхнул своей светлой гривой — он и в дождь, и в снег ходил с непокрытой головой.

— Я же сразу сказал, что надо стать у самых ворот; плевать, если это им, паразитам, не по вкусу. Поскандалили бы, и все.

— Нечего сказать, подходящая встреча для Роберта! — возмутилась хромоножка.

— А почему? Я думаю, мы не поклонники безоговорочного подчинения предписаниям полиции, — отпарировал воинственно настроенный Антон. Он явно жаждал поспорить.

— Вот он идет! — вдруг крикнул кто-то.

Группа молодежи пришла в движение. Все побежали навстречу Роберту, который с сундучком в руке вышел из ворот суда. Адриенна задержалась. Слезы жгли ей глаза, она стыдилась такой «невозможной сентиментальности» и стояла сзади, пока другие, обступив Роберта, радостно тараторили и пожимали ему руки.

Роберт в смущении не знал, куда деть букет.

— Да что же это, друзья, вы из меня какого-то мученика делаете, словно я коммунар, вышедший из застенков генерала Галифе, или вроде того. А я просидел только две недели за нарушение общественного порядка. Что мне теперь с цветами делать? — Он оглянулся вокруг и с чуть смущенной лукавой усмешкой сказал: — Придумал, отдам товарищам женщинам. — Говоря так, он разорвал мочалу, которой был связан букет, и разделил гвоздики между хромоножкой, Адриенной и третьей девушкой из их компании. Одна гвоздика оказалась лишней. Роберт немного поколебался, поглядел по очереди на троих девушек, потом весело рассмеялся и сунул гвоздику себе в петлицу.

Адриенна тоже рассмеялась, задорно, счастливо.

— Ну, а теперь куда?

— Да, куда мы теперь? — послышалось со всех сторон.

— Прошествуем мимо здания суда, а потом — в помещение стачечного комитета «А», — предложил Антон, — у меня и флаг с собой. — Он расстегнул несколько пуговиц на своей короткой бобриковой куртке, из-под нее выглянул кончик красной материи.

— Брось! — отклонил его предложение Роберт. — Какой в этом смысл? Только опять за решетку попадем. Кроме того, в два часа у меня заседание. Но до него надо пойти выпить чашку кофе. — Он опять засмеялся. — В тюрьме мне больше всего хотелось кофе. Какую там дрянь вместо кофе дают, и из буфета тоже, — этого вы себе не представляете!

Десять минут спустя они тесно уселись вокруг двух сдвинутых вместе столиков в небольшом кафе на Карловой площади. Роберт рассказывал о «нравах и обычаях в тюремных камерах при областном суде» и о том, как он читал заключенным и тюремщикам краткий курс истории Чехии.