Прощание славянки (СИ)

— Да что ты говоришь! Посмотри сам: наша страна зажата между Уральским хребтом и оккупированным китайцами Дальним Востоком, а с юга окружена поясом то тлеющих, то полыхающих локальных конфликтов. И нет у нас выходов к теплым морям, наше море Карское — к нему и пойдем. Сейчас, когда столько стран пострадало от климатической катастрофы, нашим производителям самое время выйти на мировой рынок продовольствия. Зерно, мороженое мясо и масло, вино, бутылированная питьевая вода, а там… Кто знает, может и танкеры со сжиженным газом пойдут, уголь, металл… Только бы нам добраться до Севморпути, разорвать путы континентальной блокады!

Бен сидел в молчании, понимая, что возражать Максиму бесполезно, да и как возразишь человеку, приступившему к реализации мечты всей своей жизни?! Цифры на электронном табло давно перешагнули рубеж 00–00 и отсчитывали первый час новых суток. Несмотря на усталость и позднее время, Бен решился задать еще один давно мучивший его вопрос, который почему-то казался ему настолько неприличным, что не мог быть задан на людях.

— Максим, ты не раз говорил про наш… вернее, ваш народ. Осмелюсь предположить… он ведь не совсем такой как раньше?

— Почему? Многие русские уехали в Россию, но те, кто остался, составляют теперь элиту нации. Национальное меньшинство мы теперь. Так вот.

— Печалька, — тихо выдавил Бен.

— А я не печалюсь. Даже чудной бусурманин, если он приехал сюда работать, жить, строить вместе с нами будущее… Я охотнее его назову братом, чем русского, который… Никого нельзя заставить любить Родину насильно, и если кто мечтает провести остаток жизни под сенью апельсиновых деревьев, да пусть сбудется его мечта. Но в целом все по-прежнему: потомки ссыльных, каторжных, правнуки раскулаченных и депортированных крестьян, зэки, отбывшие срока в сибирских зонах да так и оставшиеся здесь навсегда.

— Смею надеяться — лагерные нравы не стали основой…

— Лагерные нравы? Не стоит отзываться о них свысока. Они соответствуют жизни гораздо полнее, чем все теории, основанные на высоких идеалах гуманизма. Лагерные нравы — это просто когда с человека слетает все, что некрепко держится. Еще… Еще осталась малая толика потомков столыпинских переселенцев и энтузиастов, приехавших в Сибирь на комсомольские стройки. Ну, и коренные народы, конечно.

— Отличная компания! — заметил Бен. — Главное — среди нас нет вчерашних холопов и барских холуев. Согласись, это внушает надежду.

— Да, с нашей стороны от Урала крепостных отродясь не было. Ты это правильно подметил: холуи могут создать только холуйскую страну, а нам туда не нужно.

— А вы, насколько я понимаю, собираетесь построить страну, подобную Соединенным Штатам? Думаете — сможете?

— Откуда я знаю? Попробуем. Может, все еще будет хорошо, и наша страна задумана Творцом, чтобы быть прекрасной. От Байкала и плато Укока на Юге до Путораны на Севере.

— В другой раз я бы решил, что это восторженная чушь, но видя вашу решимость… А вдруг?

— И вовсе не чушь. Помнишь, когда мы в прошлый раз возвращались из Метрополии, пролетали на вертолете над островом? Теперь, когда с маугли покончено, на острове можно будет оборудовать нашу базу — за портом-то пригляд нужен, — мечтательно откинулся на спинку кресла Максим Евгеньевич. — И метрополийцам будет веселее — в нескольких десятках километров от них вырастет еще один обитаемый мирок, который, я надеюсь, станет плацдармом для возрождения Города. И будет Город стоять над великой рекой даже после того, как нас примет сыра земля, поглотит вода или возьмет огонь.

— Никакое человеческое поселение не может существовать в отрыве от экономической деятельности людей. Не будет ее, и Городу не бывать. Хотя, если вы пустите грузы по Северному Морскому пути… Город может жить и развиваться только в той роли, для которой создан — для перевалки грузов.

— Я бы оговорился, — уточнил Максим, — по состоянию на текущий момент.

— Лида втайне мечтает вернуться, — сказал Бен, — хотя ее отец желал для нее совсем другой судьбы. Когда мы уходили, она так плакала, что у меня самого чуть душу не разорвало.

— Все логично, Лида — последний человек Города. Будет правильно, если однажды она вернется. Мы уже видели, как судьбу города смогли изменить всего три человека.

— Два человека и я.