Прощание славянки (СИ)

— Во-первых, он больше не был нужен. Ермаково строился как ключевая станция Северной железной дороги и после ликвидации стройки утратил свое значение. Он зачах, стал нерентабельным, но жизнь в поселке еще теплилась. Наверху решили оптимизировать расходы — на Севере все дорого. Во-вторых… В главных, Ермаково потенциально мог стать местом поклонения… нет, это дурное слово… местом сохранения материальной памяти о жертвах сталинского террора. В те годы еще были живы бывшие рабы Мёртвой дороги, их друзья, их дети. А так раз — и зона отчуждения. И заметьте, Сталин на тот момент уже четверть века как лежал в гробу! Чтобы помешать людям хранить память! Чтобы помешать историкам изучать! Чтобы люди не пришли на могилы! А как сравняются с землей и зарастут лагерные могилы, и отживут свое последние из тех, кто помнит, так, почитай, мучеников 503-й будто бы и не было никогда. Пусть люди сделали это, чтобы найти нефть и газ, и они нашли их. Но то, что так начиналось, добром кончиться не может.

На минутку остановившись, Бен заметил, что все забросили дела и сидят тут же, у стены рубки, ушки на макушке.

— Иногда мне кажется, что некоторые решения принимали не люди. Это так бесчеловечно… Современный человек обладает практически безграничными возможностями, но так же верно и то, что есть грань, за которую не стоит переступать. Пусть у Ермаково не было больших перспектив, но кроме цены все имеет еще и ценность. С русским городом нельзя так поступать! Должен был существовать другой выход — человек бы это понял. Да что это я… Сам-то…

— Не парься, — неловко попытался утешить его Никита, — просто есть не люди, а есть нелюди. Но если бы Ермаково уцелел… — Никита заговорил медленно, с сомнением растягивая слова. — Если бы каким-нибудь невероятным образом город смог дальше развиваться… Допустим. Но ведь там были зоны, много зон, и вдоль трассы тоже…

— Лагерные поселения вдоль трассы назывались колоннами, — вставил Бен.

— Это ведь все равно, что построить город на костях, разве нет?

— На костях, на костях, — как-то уж очень легко согласился Бен, — как и все нормальные города. А где по-другому? Оглянись вокруг: по станкам, по островам народ здешнюю землю костями устилал. Разве сам Петербург, почитай, не на костях построен, Москва не вокруг Лобного места выросла?! Да что я все о России… Загляни в историю Парижа, и увидишь Монфокон да революционные гильотины. Говорят, в Парижских катакомбах до сих пор покоится около шести миллионов скелетов. И ничего! На поверхности он имеет репутацию города романтики и любви.

— Так выходит, что мы, что парижане — разница незначительная? — пошутил Никита и тотчас густо покраснел над бородой, до того неуместной и глупой показалась ему самому эта шутка.

— Ага, вроде того, — понурился Бен. — В иных землях, должно быть, еще живы внуки и правнуки тех, кто строил дорогу, Ермаково и сам Город-на-Протоке. В муках, в холоде… Но Город был! Они помнят, знают, но многие никогда его не видели, не дышали этим воздухом. А здесь остались те…

— Вот кто? — бесцеремонно перебил его Никита. — Произошло что-то типа естественного отбора? Что за народ жил в Городе в его последние дни? Остались лучшие — те, кто не побоялся трудностей, или неудачники, которым просто некуда было податься?

— Не было никакого отбора… — Бен ненадолго примолк, словно погрузившись в воспоминания. — Обычные люди. Многие не вынесли ужасных метаморфоз, бежали в тундру и там погибли. Благодаря этому они избежали более страшной участи. Конечно, в Метрополии полно таких, чьи интересы ограничены узким кругом: употребить пищу, всю ее переварить, получить порцию примитивных развлечений. Многие из них видели погибший Город, но их сердца не были задеты, им просто все равно. Но есть и другие — лучшие, настоящие борцы, костяк нашего маленького сообщества. Когда все случилось, мы все потерялись: как и зачем теперь жить? А как русский человек может без смысла жить? Вот они-то первые и поняли, что для начала нужно просто выжить, просто жить дальше, а там и смысл отыщется… со временем. Так что уцелели и те, кто тверже камня, и те, у кого камень вместо души.

— Все равно… — не находила подходящих слов Лидия. — Я видела все своими глазами, и все равно не укладывается в голове.

— Раз уж этой пугающей метаморфозе суждено было случиться, закономерно, что это произошло в наших краях, в Городе. Во всей России не сыскать более странного, более подходящего для чуда места.

— Ты сказал, что теперь никто не ухаживает за могилами… Много людей? — спросила Катя.