Прощаться не будем!

Пока мы добирались наши бойцы пленили до батальона гитлеровцев. Прибыв в освобожденную деревню, мы наблюдали картину как было под Сталинградом. Огромные кучи сложенного оружия, и длинные, длинные вереницы немецких солдат, двигались к нам в тыл. Они были укутаны в шали, на теле по две шинели, а на ногах эрзац-валенки с дополнительными обмотками.

— Жалкие существа! — с призрением сказал Карасев, повиснув на открытом люке.

— И не говори! Чего спрашивается, они тут забыли? — поддержал Яков.

— Каждому своё! — снимая шлем, сказал я.

Вдруг кто-то из пехотинцев закричал:

— Ха, гляньте-ка братва, тут и власовцы имеются!

— О! Борис Константинович, айда посмотрим! Ни разу не видел их! — дергая за бушлат заряжающего, спросил я.

— Ты чего предателей ни видел? Что на них смотреть-то?! — усмехнулся Карасев.

— Ну интересно им в глаза посмотреть, жалко тебе что-ли?

— Ну хрен с тобой, пойдем! — надевая рукавицы, ответил старшина Карасев.

Спрыгнув с брони, мы пошли к ребятам, которые вели монолог с предателями. Мол, что вы шкуры трусливые! Проститутки! За пайку и жалование переметнулись к врагу? Всех бы вас гнид перевешать!

Присоединившись к бойцам, мы стали поддерживать ребят в ответ. После недолгих унижений врага, был отдан приказ сопровождать пленных в тыл, до Ксаверовки в особый отдел. По прибытию, комполка лично отсеивая в отдельные ряды власовцев, приказал конвоирам сопроводить их до погреба, для особой беседы с ними. Остальных же посадили в большой сарай.

Пока мой экипаж занимался мелким ремонтом нашего танка, я отлучился в штаб полка, для получения дальнейшего распоряжения. Проходя мимо идущей колонны предателей, вдруг я услышал оклик:

«Алёшка!»

Обернувшись, я недоумевал кто мог меня окликнуть. Как вдруг из этой пестрой толпы высунулся человек, крупного телосложения, с обмотанным грязным бинтом головой, снова произнес:

— Алёшка, это же я! Ты меня не узнаешь?

Вглядевшись в его лицо, я еле узнал в нем своего давнего друга и однокурсника Денисенко, который погиб при авианалёте под Оршей еще в 41-ом году.

Конвоир, угрожая автоматом, остановил его.

Сделав вид, что не узнал его, я проследовал дальше в штаб. Пребывая в штабе на совещании, я прокручивал в голове, словно кинопленку, тот момент, когда мы впервые прибыли на фронт. Как мы вдвоем с командиром выжили после жестокого авианалёта. У меня не укладывалось в голове, как мог выжить Демьян? Тогда же из нашего батальона никого фактически не осталась. Я лично видел, правда из далека, трупы моих ребят, с кем учились вместе в институте. В мою голову пришло роковое для меня решение, навестить его ночью, да разузнать что и как. Спустя время, после получения приказа об отправки нашей бригады в резерв, нас распустили по экипажам. Выйдя из штаба, я остановился на крыльце и закурил «Беломор». Стоял холодный зимний вечер. Собравшись с мыслями, решил нанести визит своему давнему другу, взяв с собой две банки тушенки и ополовиненную уже Яковом фляжку со спиртом.

У отдельно стоящего погреба, нес службу часовой с винтовкой.

Подойдя к нему и протягивая банку тушенки, спросил:

— Друг, пропусти меня туда, нужно с одним человечком потолковать! Комполка дал задание! А это вот тебе баночку консервов, а то на морозе с голоду окоченеешь!

Красноармеец, поправляя ушанку, ответил:

— А это что, тоже комполка передал?

— Нет, это тебе лично от меня!

— Подкупить решил, что-ли?

— Вот мне прямо дело есть, подкупать тебя! Давай бери и пропускай меня, минут на двадцать!

— А какое дело у тебя к этим предателям?

— А вот это не твоё собачье дело, это распоряжение командира полка!

— Ладно, проходи! — взяв тушенку, разрешил он.

— Вот прицепился скарлатина! — пробормотал я и зашел в сарайчик.

Внутри я увидел жуткую картину. В ледяном погребе, где из освещения была только тусклая лампочка, находилось с десяток полуживых «людей» в немецкой форме, с нашивкой на левом локте «РОА» — (Русская Освободительная армия).

Прищуриваясь, я крикнул:

— Денисенко есть?

— Вон он лежит в углу! — указал сидящий рядом ко мне пленник.

Перешагивая через них, я подошел к нему. Подсев рядом и толкая его в спину, я сказал:

— Ну, здравствуй Демьян!

Тот, повернувшись ко мне лицом, отогнул ворот шинели, ответил:

— Здравствуй Алексей!

— Я к тебе. Поговорим?

— Ну давай поговорим… — опустив глаза в пол, ответил он.

Я молча вглядываюсь в его испорченное лицо в попытках рассмотреть в нем человека, когда-то друга и сокурсника.

— Не смотри на меня Алексей! Я ни баба, ни зардеюсь.

— А мне кажется, что ты и есть баба! — злобно ответил я, — ты же ведь погиб тогда!