Прощаться не будем!

Находившиеся рядом со мной люди, засмеялись вместе со мной в голос.

Кулагин, утирая слезы от смеха, обратился к Гурьянову:

— Товарищ профессор, его таким в полк отпускать негоже! Какой же он командир без зубов? Давайте делать, что ни будь. Иначе там все со смеху попадают!

— С зубами что-нибудь решим, товарищ майор! — смеясь, ответил Гурьянов.

Вот такая история приключилась со мной за это время. Можно сказать, что тут подействовал принцип «сам погибай, а товарища выручай!» Товарища, конечно, я спас от тех жестких пыток, которые испытал на себе. Честно говоря, я долго корил себя за такой поступок, задавая себе вопрос: «А надо ли оно мне было? Прыгать в огонь за каштанами, ради кого?!» В итоге, даже вопреки смерти, я все-таки остался жив.

Тут во многом я благодарен полковнику Иванцову, и моему теперь другу Ивану по кличке Князь, которые научили меня выживать и побеждать. К большому сожалению, в живых их никого не осталось. Так же выяснилось, что Зубова приняли на работу в аппарат самого Берии, который лично произвел его в генерал-майоры. По дороге из Киева до Москвы, он попал в засаду украинских националистов, будучи раненым, не прекращал ведение огня уничтожив всю группу бойцов ОУН. Конечно, человек он мерзкий, но высот таких достиг.

Я был несказанно рад только тому, что меня вернули в родную бригаду, в родной экипаж, который находился в резерве. Я мечтал о том, как буду снова и снова громить врага с близкими мне людьми. Находясь в госпитале в Киеве, мне вставили все утраченные зубы. Из-за тяжелого ранения, я пробыл на больничной койке до августа 1944 года. Впереди меня ждали новые испытания.

Эпизод 22: «Мой экипаж — мой дом родной!»

На дворе август. Я в больничной пижаме, слегка подкашливая после ранения, не спеша ковылял по коридору к начальнику госпиталя, где меня ожидала врачебная комиссия. Постучавшись в дверь, я зашел в кабинет генерал майора медицинской службы, профессора Гурьянова.

Его апартаменты более походили на какой-то музей, нежели на кабинет начальника госпиталя. У него на каждом углу стояли бюсты средних размеров каких-то философов и целителей тех давних времен. На его квадратном ломберном столе, стояла ваза с цветами, на фоне которых, красовалась статуэтка великого Гиппократа, заваленная бесконечной кучей медицинских карт. В центре располагался сам профессор, занимавший чуть ли не половину этого стола.

Гурьянов, на вид лет пятидесяти, не особо походил на генерала. Лицо его было объято небольшой щетиной. На переносице строго держались пенсне, и с далека он чем-то похож на Льва Троцкого. На голове, накрахмаленная шапочка, стоящая словно труба. Сам он был полон в теле, и эта полнота была спрятана под белый халат из-под которого просвечивался зеленый мундир с поблескивающими от солнца орденами.

Рядом, по правую руку от генерала, сидел майор госбезопасности Кулагин, мой освободитель и в дальнейшем самый близкий человек. Он постоянно крутил в руке папиросу, хотя сам не курящий. Слева сидела помощница Гурьянова — подполковник Фисенко. Эта женщина довольно с тяжелым характером и крутым нравом, больше походила на мужика. Волосы её были коротко сострижены. Белый халат, немного пожелтевший после многочисленных стирок, не застёгивался на её огромном бюсте. Она достала моё личное дело и медицинскую карту, передав их Гурьянову и Кулагину. Те, листая мои бумаги, параллельно рассматривали и меня.

— Как вы себя чувствуете, голубчик? — сняв пенсне, поинтересовался генерал.

— Благодаря вам, товарищ генерал майор, намного лучше! — улыбаясь, ответил я.

— Раны не беспокоят? Дышать не тяжело? — продолжил он.

— Никак нет! Правда, небольшой кашель, остался… — приложив руку к груди, ответил я.

— Ну, это пройдёт! Нам пришлось удалить вам небольшую часть лёгкого, вследствие ранения. Я пропишу вам порошки, будьте любезны принимать их в течение недели! — пояснил профессор, — А сейчас, мой дорогой друг, я вас осмотрю! Раздевайтесь! — добавил он, и надев на шею стетоскоп подошел ко мне.

Я разделся до пояса и продемонстрировал ему своё обезображенное тело.

— Не больно? — интересовался он, удаляя пожелтевшие повязки, и надавливая на края раны.

— Никак нет товарищ профессор, все путём! — не много корчась от боли, отвечал я.

— А ну-ка, дышите! Не дышите! Так, а теперь еще разок, дышите! Не дышите!

Несколько раз сделав глубокий вдох и выдох, я начал закашливаться. Гурьянов убрал стетоскоп и цыкнув зубами сказал:

— Ну, ну успокойтесь больной! Всё у вас в порядке. Жить точно будете, до свадьбы заживет!

— Я женат, товарищ генерал! — прикрываясь ладонью, сквозь кашель, уточнил я.

— Значит, еще быстрее, выздоровеете! Жена ждет? Она где у вас сейчас? — поинтересовался он.

— В Саратове, в медицинском учится. А на счет того, что ждет… — после нескольких секунд паузы… — я думаю, ждет.

— А почему так неуверенно говорите? — спросила вдруг Фисенко.