Прощаться не будем!

Проигравшийся в карты наш одесский друг Яков, швырнув колоду карт в смеющегося над ним Карасева, и с матерившись тут же подсел ко мне.

— Ты чего отделился от компании? — спросил я, не отрывая внимания от стихотворения.

— Шо ты у меня спрашиваешь, чего! Спроси у моего соседа, он таки лучше знает…

— Продулся? — с улыбкой глядя в его надутое лицо, спросил я.

— Та ну его! Этот шлимазал, обдурить меня решил! Меня! Яшку одессита!

— Умей проигрывать с честью! — вдруг влез в разговор Карасев, смеясь в голос.

— Я тебе покажу, где у курицы сиськи! — грозя кулаком, но всё же с улыбкой, продолжал гоношится Столярчук.

— А ты чем занимаешься, лейтенант? — спросил он у меня, протягивая свои руки в мои писания.

— Да так решил жене письмо написать!

— Ох ты, это ж по-каховски тут написано?

— По-немецки! А я красиво перевожу на наш советский язык!

— Хех, ну ты даешь командир! Брось ты этих фашистов, у нас и наши поэты не хуже есть! — засмеялся Яков, прикуривая папироску.

— Ну ни все же они фашисты! И Гейне он отношения к фашизму не имеет абсолютно никакого! — пояснил я, — вот давай я тебе прочту несколько строк: твои глаза — сапфира два, два дорогих сапфира…

— Так-так-так, всё хватит! Ну его, этого твоего Гейне! Для меня один хрен, если немец — значит фашист и баста! — скрючив недовольную физиономию, прервал переведенный мною стих.

— Не образованный ты человек, Яков! Займусь твоим ликбезом как-нибудь! — засмеялся я, вытащив у него изо рта папироску.

— Да ну тебя! Мне уже поздно учится! Срок мой перевалил давно за тридцать. И трех классов и двух коридоров мне вполне за гланды!

— Может лучше споем? — воскликнул Карасев, выйдя побежденным из карточной игры, — я у хозяев гармонику раздобыл! Бросай ты эту фашистскую макулатуру лейтенант! — продолжил он, и устроившись по удобнее, Борис берет аккорд.

У него хороший грудной голос. И песни хорошие. Чистые такие, светлые как он сам. На лирических композициях, он закрывает глаза и даже кажется местами они у него наполняются краснотой. На пение сбегаются ребята из соседних экипажей. Облокотившись друг о дружку, они задумчиво внимают его слова. В глаза этих ребят можно было прочесть то, что каждый думал о своей оставленной любви, находясь на чужбине. Возможно даже о скорой победе думают, или о тарелке домашнего, горячего супа. В общем обо всем. Карасев, завершая последнюю лирическую мелодию, снимает гармонь с плеч. Столярчук, подперев руками голову так и просидел задумавшись, а после окончания фисгармонии, вскоре пробормотал:

— М-да, а петь ты и не научился!

— Ты гармошку-то, когда последний раз держал? Или ты только на моих нервах играть мастер? — повысив тон, заявил Карасев.

— Ой, ну ладно! Я конечно, консерваторий не кончал, но спеть и сыграть смогу! Давай её сюда! — отбирая гармонь у старшины, сказал Яков.

— Заказывайте, что петь будем? — продолжил он, накидывая ремни на плечи.

— Может «Синий платочек»? — предложил кто-то из толпы.

Продемонстрировав элегантный жест, он интеллигентно прикурил у соседа очередную папиросу, и пробежавшись пальцами по клавишам, вдруг остановился:

— Не боец, лучше эту, нашу любимую! — и пальцы его забегали по пожелтевшим клавишам, отыгрывая мелодию Лемешева «Моя любимая»:

— Я уходил тогда в поход, в суровые края,

Рукой взмахнула у ворот, моя любимая.…

И тут же бойцы, еще не насытившись любовной лирикой, моментально подхватили песню.

Я был вдоволь переполнен мыслями о доме, после чего, закурил папиросу и тут же удалился от коллектива.

— Лейтенант, ты чего? — бросив играть, спросил Столярчук.

— Что это с ним? — подскочив с места, воскликнул своим грузинским акцентом Гелашвили.

— Оставьте его в покое! Тоска напала на человека! Пусть один побудет. — ответил Карасев, останавливая Гелашвили за штанину.

Я покидаю пределы поместья. Удобно располагаюсь под деревом в палисаднике. Просидел довольно долго. Задумываюсь о будущем и параллельно с этим достаю смятую пачку «Беломора». Закуриваю. Смотрю на горизонт, на еле поднимающийся оранжевый диск солнца, лучи которого окутали луга, поля, окрестности, и наше расположение. Под эти лучи я возвращаюсь в родное подразделение. Ребята, вдоволь навеселившись, только что отправились спать. Я залезаю в танк и беру умывальные принадлежности с котелком. Набрав воду из фонтана, я принялся умываться.

Мимо меня несколько раз пробежали два бойца с хозяином дворца Густавом Майером. Ошалелые, в глазах страх и паника. Вдруг ко мне подбегает боец и спрашивает:

— Товарищ гвардии младший лейтенант, а вы Ваську Федотова не видели? Это наш боец с взвода охраны!

— Я такого даже не знаю. Нет, не видел. А в чем дело? — недоумевая, поинтересовался я.

— Да пропал. Вчера был с нами, и пели, и танцевали. А утром, когда мы с ним в караул заступили, он тотчас же и исчез! — с дрожью в голосе, рассказал он.

— Дезертировал? В замке смотрели? За КПП не выходил?

— Да ну что вы, товарищ лейтенант! Да везде смотрели! Пределов замка он не покидал!

— А где вы в караул заступали? Покажешь место?

— Да конечно, пойдемте!