— Нет. Мы еще не слышали. — Она тяжело вздохнула. — То-то удивляемся, почему он не заходит… Полагаю, это было связано с его болезнью?
— Да. — Детектив не стал распространяться, решив, что причину смерти лучше изложит кто-то более квалифицированный. — Он регулярно ее навещал?
— Каждый день. Иногда дважды в день. Хотя на прошлой неделе предупредил, что будет занят и не сможет бывать так часто. Но мы не знали, что это из-за болезни. — Новость, похоже, доходила до нее постепенно. Она покачала головой и снова вздохнула: — Даже не знаю, как сообщу ей об этом…
— Если хотите, это можем сделать мы. Нам в любом случае нужно поговорить с ней. Но она вроде как не в лучшем состоянии и может общаться только с посторонней помощью?
— Лёйвхильдюр? — Женщина удивленно посмотрела на него. — Вам не сказали, что она ни с кем не видится? Только с отцом. Иногда, когда двери открыты, к ней может войти сиделка. И больше никто, включая других жильцов. Нас особо об этом предупредили при размещении. Очевидно, у нее острая форма агорафобии, потому что она никогда не выходит из комнаты. Даже окна попросила затемнить. Мы сочли это излишним, но, конечно же, стараемся уважать ее желания, ограничивая необходимые контакты и избегая давления с целью принудить выйти. Думаю, ее и приняли сюда с обещанием исполнения двух этих условий. Впрочем, к ней с тех пор никто и не приходил. Единственным посетителем был отец. И вот теперь вы.
— А почему, позвольте спросить? Это как-то связано с тем, что с ней случилось? По правде говоря, мы практически ничего не знаем, — признался Хюльдар, для которого услышанное стало неприятным откровением.
— О… — Молодая женщина посмотрела на одного из детективов, потом на другого и, вероятно, поняв, что от нее ждут чего-то бо`льшего, чем просто «о», пожала плечами: — Я и сама точно не знаю, потому что слышала различные версии. Ее отец говорил о некоем несчастном случае, но поговаривали также о попытке самоубийства.
— Речь идет о повреждении головного мозга? Или параличе? — За годы службы патрульным Хюльдару довелось побывать на месте неудавшихся попыток суицида, и он знал, что последствия таких действий могут быть катастрофическими.
— Насколько я понимаю, она перенесла повреждение головного мозга, но после окончания лечения ее состояние не оценивалось. Предполагалось, что соответствующее обследование будет проведено в должное время, но потом его отложили, чтобы дать привыкнуть к перемене обстановки. Как я уже сказала, она никого не желает видеть; это относится также и к докторам и другим медицинским работникам. Хотя, конечно, мы сделали бы исключение в случае крайней необходимости… Сейчас же в соответствии с ее пожеланиями контакты сведены к минимуму.
— Должен признаться, все это весьма необычно. — Хюльдар с трудом подавил раздражение, вызванное странным запретом.
— И да, и нет, учитывая характер повреждений. Видите ли, она выстрелила в себя. То ли случайно, то ли намеренно. В любом случае — я в этом уверена — она не хотела отстрелить себе нижнюю половину лица.
— Отстрелить нижнюю половину лица? — повторил Гвюдлёйгюр, потрясенный услышанным.
— Да. У нее нет нижней челюсти. И языка. Поэтому она не может говорить.
— Боже мой… — Хюльдар попытался представить, как это выглядит, и не смог. Подавив любопытство, он лишь спросил, можно ли решить проблему с помощью современных методов пластической хирургии, поставив, например, искусственную челюсть или приживив новую.
Женщина снова пожала плечами:
— Может быть. Но тогда это было невозможно. Лицо просто залатали. Теперь, когда она живет с нами, не исключено, что ее удалось бы убедить рассмотреть существующие варианты. Я на это надеюсь. Сама я ее лицо не видела, но понимаю, какой это ужас.
— Значит, вас в ее комнату не пускают?
— Пускают, конечно, но она носит маску.
Полицейские неуверенно кивнули. Заметив их растерянность и смущение, смотрительница добавила с ноткой оптимизма:
— Мы все же надеемся на перемены. Отец, хотя и желал дочери самого лучшего, не мог обеспечить полноценный уход. Она не получила должного лечения. Конечно, я не сомневаюсь, что отказ встречаться с другими людьми — ее желание, но ему следовало бы проконсультироваться со специалистом.
— Хотите сказать, что за два десятка лет после того случая она ни разу не выходила из дома? — недоверчиво спросил Гвюдлёйгюр.
— Очевидно, нет. Там, где она жила, кажется, было что-то вроде огороженного настила, чтобы выходить и дышать свежим воздухом, но с другими людьми контактов не было. Согласно договоренности, отец заплатил за пристройку с выходом в сад и, вероятно, предполагал, что так оно и останется, но у нас другое мнение. В конце концов, его смерть может стать началом перемен к лучшему.
Детективы молчали, и смотрительница замялась, словно не зная, что еще сказать. Потом, сцепив пальцы, предложила проверить, не согласится ли Лёйвхильдюр встретиться с ними.
— Хотя, конечно, я ничего не гарантирую.