Прощёное воскресенье. Избранное

Фамилии своей я не стыжусь.
В её звучанье скрыта соль славянства.
Но сколько раз – припомнить не берусь –
Искали в ней предания шаманства.
Была кому-то я чужой, и буква ша
Вальяжный слух шипеньем раздражала.
Да, есть в ней что-то от колючего ерша.
Кололо «ша» и, будто ёж, шуршало.
Знаток созвучий, спрятав в папку дурь,
Пытался вымарать шершавое звучанье
И предлагал округлый перламутр
Как псевдоним высокого призванья.
Но мне дружить со словом не впервой,
И «ша» косматое мне нравится, поверьте.
Шуршит, шуршит осокой над водой,
Шарахаясь от реющего ветра.

Ведь неспроста, судьбой наречена,

Я с малых лет фамилии покорна,
Носить её навек обречена,
Как царь свою законную корону.

2008

Фарфоровые глаза

Унылым был тот серый дом.
Мальчишка выколол гвоздём
Глаза у куклы Маргариты
И думал, что она убита.
Смотрела девочка в упор
На выброшенный в грязь фарфор,
В руке болталась гуттаперча.
И вой её носился смерчем,
Слезами обливая двор.
О, этот ржавый гадкий гвоздь,
Пронзивший девочку насквозь!
Синел погубленный фарфор
Как детской сказке приговор.

Белая ночь под Москвой

Блудница-ночь, отбросив покрывала,
Ногами босыми ступает по земле,
И ей вольготного пространства мало,
Чтоб охватить притихший сон полей.
Она не знает зябкого озноба,
Ветрами севера закалена,
Её лицо прозрачное сурово,
Она мерцающего воздуха полна.
Как хорошо, усевшись на крылечке,
Глядеть на небо, где не видно звёзд.
Кругом светло, как будто пояс Млечный
Свалился здесь во весь свой рост.
Но этот свет погаснет как-то разом
И затуманит осторожный взгляд.
И небо драгоценным хризопразом
Украсит окон невысоких ряд.
И вот уже темнеют листья яблонь,
И хвоя восстанавливает хмурь.
Была бы воля, не гасила я бы
Ночного неба белый перламутр.

Приход невелик

Приход невелик, всё старушки,
И свечек немного уйдёт.
Он спит, как всегда, без подушки
И лампы напрасно не жжёт.
Стоит его храм бледнолицый
На тихом пригорке, и тут,
К стене прислонясь, поленница
Вещает о дыме из труб.
Такая здесь пустошь, безлюдность,
Хоть в петлю, особенно в дождь.
Посмотришь вокруг, да и плюнешь,
Смиряя ознобную дрожь.
Ушёл бы, как странник безвестный,
Да только не выпустит долг.
Нельзя же старушек предместья
Оставить без колоколов.
И кто их заботы уважит,
Елеем помажет их лбы,
В которых, как призраки, важно
Расположились гробы.
Зато в благодатное лето
Так радостно Троицу петь!
Тут дачники будут в каретах
И девушки – храм посмотреть.
И снова покажется милым
Твой быт, и не срок помирать.
Куда ж подевалися вилы?
Пора уже сено убрать.

Не бойся, душа