Прощёное воскресенье (СИ)

Над глазом крылом раздавленного мотылька трепещет нервное веко. Совладать с охватившим его страхом Шкарупа не может, даже не пытается: ему все равно, как он выглядит, ему жить шибко хочется…

— Товарищи, меня же кончать будут… — пролепетал он с печальной уверенностью. — На смерть зовете.

— Ничиво не поделаешь, Егорка, — успокаивал Фортов, — всякую власть защищать надо. А ты как думал?

— Не глумись, Фрол. Не казни меня прежде. Власть — властью, но жизнь дороже. Сейчас не убьют, потом кончат.

— Кончат! Кончат! Може, промажут.

Родион рывком повернул к себе хозяина. От неожиданности голова Шкарупы задела бугристым затылком стену, а когда вернулась на место, перед глазами торчал ствол маузера.

— Идешь? — спросил Родион без всякой угрозы.

Шкарупа глянул в ствол и кивнул:

— Иду, конечно! На храбрость полстаканчика не пожалейте. За ради Бога, товарищи!

— Наган где твой?

Шкарупа ощупью растянул тепляк, поднял рубаху и показал торчащую из-за пояса рукоятку нагана:

— На месте, Родион Николаич.

— Каком месте?! Тебе, чтоб выстрелить, штаны прежде скинуть надо. Налей ему, Фрол.

Глава 4

…Отряд был поднят по тревоге в полночь. Заспанные бойцы стояли тесным кругом, держа в поводу лошадей, которыми уже владело беспокойство надвигающихся событий. Звонкая морозная ночь очистилась от вечерней хмари, нашлась каждая звездочка на небе и каждая горела ярким, но холодным светом.

Бойцы курили, вполголоса обговаривая предстоящую операцию. За разговорами никто не заметил подъехавшего со стороны деревни командира отряда Родиона Добрых. Он ткнул в бок Ивана Евтюхова, тут же его успокоил:

— Т-с-с-с, не шуми. Вы, как глухари на току: палкой перебить можно. Офицера взяли?

— Ага. Здравия желаем, Родион Николаич! — Евтюхову было неловко перед командиром. — Вы уж нас…

— Тебе сказано — не шуми. Уросил офицер?

— Чаво не было, того не скажу. Он как вроде не замечает нас. Не настоящий какой-то или потерянный. Наган сам отдал, саблю. Я сразу подумал — из ума человек вывалился.

— Какой тебе человек?

— Никакой! Я с ем и разговаривать не стал. Фрол все выяснил, вязать не дозволил. Так не убежит, сказал. А хозяин убрался. Он шустер, за ем не углядишь. Потемну гнать не стали.

— Это тебе не фельшар, — усмехнулся Родион, — без вреда живет и пусть…

— Пал Алексеич без вреда?! Жить охота, не то б проверил.

Подтолкнув коленями иноходца, Родион отъехал от Евтюхова и, легко поднявшись в стременах, приказал:

— Строиться!

Круг вытянулся в неровный строй.

— От преданных революции людей получена разведка, — сообщил Родион, — местные богатеи прячут хлебушек, мясо. Сами объелись, а трудовой народ хотят заморить голодом. Добром ничего не отдадут.

— Сами возьмем! — крикнул Сырцов.

Родион нахмурился, одернул крикуна:

— Разговорчики! Взять надо, но при этом аккуратность соблюдать следует. Задарма умирать никто не должен. Помните — ваши жизни боевые еще будут нужны революции, а враги ей не нужны вовсе!

Отряд одобрительно загудел. Люди постепенно загорались решительностью командира, перемогая плохие предчувствия, старались поддержать друг друга шуткой или крепким словом. И пока слушал, говорил — был прав. Примолк, задумался — нет той уверенности, забыть невозможно: не в заем идешь просить — отбирать. Для такого дела особенное состояние души и мыслей иметь надо, лучше всего — нетрезвое. Но тогда как достичь бескровного согласия? На чем сойтись мытарю и жертве? Каким чудом соединить их различные устремления, чтоб послужили они на благо чужой беде: люди с голода мрут. Сытый, однако, не соглашается голодным стать, мытарь только потому и сыт, что он — мытарь. И который отдает — теряет, и который берет — тоже теряет. Всяк сыт. Не много с первого взгляда лишился сытый — пудиков двадцать пшенички, но уже в будущих трудах своих в аккурат на ту меру меньше пота прольет. Потому мытарю больше зла проявить надо будет, чтобы получить требуемое. Пройдет время, одни станут беднее, другие злее, третьи… мрут с голоду люди. Кем уходят — грешниками ли, святыми, о том не узнает порабощенная пустым желудком душа. Но однажды она замрет и отлетит от своей плоти с облегчением.

А революция продолжается! Будучи безгрешна и во всем права!

Родион поднял над головой плеть. Она перечеркнула молодую луну, что голубоватым блином висела за его спиной. Весь он — цельный, словно отлитый из самой ночи и спаянный ею с черным иноходцем.

— Жадность богатеев — враг революции! — сказал он громко. — Пожалеем богатеев, пропадут хорошие люди, которые делают нам винтовки, патроны, шашки. Они должны есть. Их надо накормить любым путем, товарищи! Революция нас оправдает! Первую группу поведет комиссар Снегирев. Я за ним нарочного послал. Вторую — Евтюхов. Третья останется при мне. Чичас берите смолье.

Плеть указала на приготовленные факелы, рядом с которыми на утоптанном снегу стоял реквизированный у местного попа бидон с керосином.