Прощённые

– Важней, не что, а кто. Против тебя свидетельствует князь Трубецкой. Князь Трубецкой… Как выяснилось, заговорщики избрали его на время мятежа диктатором. Да он же написал в Москву тебе.

Михаил, опустив голову, мрачно молчал. Брат его, не спеша и обстоятельно, продолжил:

– В письме тебе было поручено возглавить власть в Москве после восстания. – Алёша сделал небольшую паузу и горько усмехнулся: – Ну не иначе, как Дантон с Маратом! Письмо отвёз из Петербурга доверенный посланник, некий Свистунов, корнет. Ты знаешь ли его?

Михаил Фёдорович застонал.

– Корнет у меня был. Только письма я от него не принимал. Поверь мне! Только взглянул и тут же передал обратно. Да посоветовал немедля сжечь бумагу. Более я никого от них не видел.

– Я верю. Корнет послание сжёг, и заявил, что содержания не знает. Мальчишка на допросах держится достойно. Таких, как он, уже немного между арестованных, это сейчас. А что там будет дальше…

– Но князь Сергей? Как мог? Зачем это ему?

Тогда вскочил Алексей Фёдорович и нервно заходил по камере.

– Зачем? Затем, что бывшие твои друзья теперь друг в дружку пальцами едва не тычут! Сами себя торопятся перекричать! Герои! А потому как не под маменькиной юбкой и не за спинами бесстыдно замороченных солдатиков. Да и кому охота отвечать за общие грехи поодиночке? Обидно-с! Вот так и тянут за собой компанию побольше… Ха! Притом, отчаянно завидуют какому-то хитрюге-подпоручику… – Он сел, передохнул, потом продолжил, со значением понизив голос: – Об этом никому не велено распространяться, но…

Он рассказал историю Ростовцева, сдобрив рассказ едким сарказмом комментариев. Затем придвинулся поближе к Михаилу и перешёл на деловитый тон:

– Покамест буду приходить к тебе. Надо решать, как выбраться из этой каши. Для нас теперь любые средства хороши. Будем придумывать письмо для государя. Открещиваться! Отпираться от всего! Как выйдет, безо всякого разбору!

– Я русский офицер…

Алексей Фёдорович истерично засмеялся и резко перебил:

– Ещё не наигрался в благородство, братушка? Могу прямо сейчас уйти! Ну? Что?

Брат Михаил молчал. Алёша продолжал с горячностью:

– Ты хочешь выбраться к жене живым? А может лучше сделать маленького сына отродьем висельника? Да под тебя готовится верёвка!

Тот только сгорбился и безнадёжно опустил лицо…

– Я попросил прислать тебе бумагу, чернил, перо. Получишь нынче же. Обдумай. Завтра опять сюда приду.

С тем Алексей поднялся и направился к двери. Вернулся, быстро поцеловал в затылок Михаила. Затем, уже не оборачиваясь вышел…

В ближайшие несколько дней они составили и изложили на бумаге объяснительную исповедь. О том, как некий офицер – в силу незрелости годов и начитавшись вздора из французских книжек, увлёкся безрассудными мечтами. О том, как он придумывал нелепые затеи, даже не представляя себе их последствий. Но позже, осознав всю гибельность и несомненную опасность для Отечества забав сиих, раскаялся. Тогда он захотел предостеречь от безрассудности своих заблудших сослуживцев. К несчастью, многие из них упорствовали. Он с состраданием смотрел на молодых людей, что одурманили себя неисполнимыми мечтами. И после, горько осознав тщету своих усилий, оставил их, всецело погрузясь в дела семейства.

Послание передали в следствие. Вскоре, для проведения допроса в крепость приехал лично Бенкендорф. Граф Бенкендорф, выслушав те же объяснения, задал вопрос – что помешало Михаилу заранее донести на заговорщиков, будучи осведомлённому в их планах?

Вопрос, хотя и был довольно предсказуемым, его смутил. И Михаил непозволительно доверчиво ответил:

– Теперь легко сказать, что должно было донести. Теперь, когда уж все известно и преступление совершилось. Но ранее, когда была, пусть слабая надежда, как мог я не оставить шанса и с тем не отложить на некоторое время донесение. К несчастию для всех, тяжкие обстоятельства созрели прежде их замыслов. Вот отчего они теперь пропали.

Николай I, чуть не прорвал пером бумагу, подчёркивая, из записанного Бенкендорфом, про «обстоятельства», да «слабую надежду»… А над «несчастием» пририсовал забором восклицательные знаки. Потом, в сердцах, потряс бумагой, показывая Алексею Фёдоровичу запись допроса. Старший Орлов, без слов, пал на колени и пополз, пополз за государем…

Николай Павлович был злопамятен. Но и наоборот – он обладал редкостным свойством помнить дружбу…

Спустя немногим больше полугода, за потерявшим всякую надежду арестантом отправили тюремный экипаж с сопровождающим фельдъегерем.

Везли его в Калужскую губернию, в село Милятино, в почти заброшенное им поместье…

Глава 34. В тяжёлых обстоятельствах

 В это имение, полученное им в наследство от отца, Фёдора Григорьевича, Михаил наведывался редко, всецело положась на ежегодные отчёты старосты. Село при этом тихо приходило в запустение…