Прошедшие войны

Правда, после этого уехал домой, не стал больше выступать, обиделся, встал в позу. Районное и республиканское руководство стало его упрашивать, потом требовать, затем шантажировать прошлым. Цанка согласился возобновить митинговую деятельность при условии, что заменят руководителя агитбригады. Это было сделано вмиг и с удовольствием. Позже при встрече с большим партийным работником в Грозном Арачаев пожаловался, что вся эта агитация идет в ущерб его производственной деятельности, что его школа хилая в материальном обеспечении, нет учебников, нормального здания, нет нормальной дороги до Дуц-Хоте и что вообще он за свой кропотливый, полезный труд не получает жалования. Реакция последовала незамедлительно. Арачаеву пересчитали все его выступления, перевели их как лекции пропагандиста-агитатора и выплатили огромную сумму наличных денег. Счастливый Цанка в тот же день помчался домой. На базаре в Шали купил много сладостей детям, мешок белой муки, пять килограммов сахара, две бутыли керосина, полтушки барана.

Поздней ночью, скрыто от жены, он щедро одаривал деньгами мать, сестру, братьев. Сыто поев, до утра Арачаевы веселились, вспоминая прошлое, плакали, грустили, потом снова хором смеялись, чувствовали, что несмотря ни на что им Бог помог и они хоть с потерями, но выжили после ураганной волны Советов и стали потихоньку приспосабливаться, адаптироваться, вставать с коленей, оживать.

Все шло ровно, пока не возник один эпизод. Зимой, перед самым Новым 1941 годом, Арачаев выступал перед многотысячным коллективом крупнейшего завода «Красный Молот» в Грозном. В президиуме сидели первые руководители республики. Цанка говорил много, красиво, вдохновенно. Научился врать, приукрашивать, жестикулировать, влиять на настроение аудитории. Все шло как обычно, и вдряг после его выступления из первых рядов зала встал один пожилой рабочий и задал ему самый тяжелый вопрос:

— А Вы в Бога верите?

Наступила гробовая тишина. Боковым зрением Цанка заметил, как первый секретарь обкома партии наклонил голову, ладонью прикрыл глаза. Все в президиуме смутились, сжались в оцепенении, исподлобья, искоса уставились на него — со злобным ожиданием непредсказуемого. Тогда Цанка подумал секунду, сделал многозначительную паузу.

— Товарищи! — вдруг со всей силой крикнул он, поднимая ликующе вверх руку, — я верю в победу Коммунизма!!!

Весь президиум вскочил от радости. Зал ревел аплодисментами, криками восторга и преданности Родине и партии. Следом выступал директор завода, делал ссылки на предыдущего оратора, восторгался его подвигом и мужеством.

В течение недели после этого собрания Арачаева в пожарном порядке приняли кандидатом в члены Коммунистической партии, а по окончании Новогодних праздников назначили заведующим районного отдела образования, и ровно месяц спустя «в целях укрепления исполнительной власти Советов» назначили председателем Шалинского райисполкома.

Поменялась жизнь в корне. Та власть, которая много раз его ломала, била, мучила и гоняла, вдруг втянула его в свои объятия и подчинила себе, всосала в свою идеологию, в свою мораль. Эта работа не имела ничего общего с идиллией беззаботной агитации, это была кропотливая, тяжелая работа на износ. Трудился Арачаев на совесть, от зари до полуночи. Проблем и забот было много. Некогда было даже остановиться и задуматься, обмыслить, что произошло и куда он идет, что делает. Понял только одно, что из ярого врага страны Советов он стал ее активным строителем. Все произошло как-то незаметно, плавно, на бегу, в корне поменяв мировоззрение, сознание, психику. Только в редкие минуты ночи он незаметно даже для родственников уединялся и молился в темноте Богу, просил поставить его на путь истинный, верный, и в свое оправдание считал, что так и должно быть, что то, что он делает, правильно и гуманно, а главное от чистого сердца и отвечает чаяниям людей.

Правда, своих родственников он не забывал. Буквально через месяц после назначения Цанка председателем исполкома его двоюродного брата Ески «избрали» председателем колхоза «Ленина», а еще через месяц родной брат, Басил, стал председателем сельсовета округа Сельментаузен, куда входило маленькое село Дуц-Хоте.

Встали на ноги Арачаевы, набрали положенный им вес и авторитет, восстановили всё в прежнем порядке. Снова стали они авторитетом и хозяевами в родном селе, в округе. Вся эта мелкая шелупонь вроде Абаевых и Тутушевых исчезла, притихла, заняла свою положенную нишу, ушла вновь в скотники, сторожа, пастухи, притихла, вновь затаила злобу и ненависть, с надеждой стала ждать новых потрясений и катаклизмов, нового востребования их.