Лиду привели в себя, Петр напоил ее горячим сладким чаем с куском Катиного морковного торта, на которые она была большая мастерица, и уложил на диван, накрыв теплым пледом. Алексей позвал Константина и Петра на кухню.
– Лидочка, ты побудь тут одна, без Пети, пять минут, не больше, мне нужно переброситься с мужиками парой слов.
Петр тревожно оглянулся на нее, но Лида успокаивающе ему кивнула. На кухне Алексей объявил:
– К завтрашнему дню жду от каждого подробный отчет о случившемся. Встречаемся в 9:00 около моего подъезда. – Он повернулся к Петру: – Оттуда до Склифа рукой подать.
– Нам точно туда надо? Может, пока обойдемся консервативным амбулаторным лечением?
– Шутить будешь в палате у Семецкого.
– Он в Склифософского? Значит, привезли на «скорой». Значит, скорее всего, травма. А иначе в госпиталь положили бы.
– Угадал – неудачное приземление с парашютом в Польше, черт бы подрал этих братьев-демократов, военное положение пришлось вводить. У полковника какой-то сложный перелом лодыжки. Его переводят в госпиталь завтра после обеда, но наши отчеты он должен увидеть уже с утра.
Разъехались. Петр повез Лиду домой. Алексея забросили на станцию, он сказал, что ему так удобно, но, скорее всего, ему было просто неудобно быть третьим лишним.
Утром полковник Семецкий встретил посетителей в кровати, с ногой в системе скелетного вытяжения, которая напоминала пыточное сооружение, только не средневековое, а ультрасовременное.
– Доброе утро, товарищ полковник! – дружно приветствовали гости Юрия Владимировича. – Как ваше здоровье?
– Не дождетесь! – улыбнулся Семецкий. – Меня уже столько раз пытались прикончить, что в организме выработался иммунитет, все заживает как на собаке. Сегодня переведут в родной госпиталь, правда, не представляю, как меня со всей этой конструкцией втиснут в больничный рафик. А в госпитале я быстро встану на ноги, даже не надейтесь бездельничать в мое отсутствие.
– Юрий Владимирович, вчера в ваше отсутствие произошло два чрезвычайной важности события. Докладывать по форме?
– Ну, коль не шутишь.
– Товарищ полковник, разрешите доложить! – гаркнул Лешка.
– Хватит глотку драть, товарищ старший лейтенант, ближе к сути.
Полковник Семецкий не любил формализма в отношениях с подчиненными, к общению по уставу он прибегал только в самых крайних случаях. И вот Алексей коротко, в телеграфном стиле, ввел полковника в курс дела, выкладывая перед ним три отчета – два многостраничных от друзей-комитетчиков и один, уместившийся на половине листа, от Константина.
– Сегодня же ко мне в госпиталь, в 18:00! – Приказ начальника рокотал как приближающаяся гроза, значит, будет втык за самодеятельность, догадались друзья. – Сначала получите выговор за самоуправство, а потом приступим к разбору случившегося.
– …Константин, но вы же не ребенок! Ваша научная пытливость не оправдывает равнодушного отношения к добровольцу, его судьбе и даже жизни. Алексей, а как ты мог не остановить этот эксперимент! Как ты вообще его разрешил?! А ты, Петр, чем ты думал, когда шел под дуло этого «гиперболоида»? Это ведь сродни самоубийству!
Полковник Семецкий грохотал, как бог-громовержец Перун.
– Для начала устный выговор обоим. Константину – общественное порицание и домашний арест, сиди и дорабатывай свою машину! Алексею три наряда вне очереди, будешь у меня топтуном в Лосином Острове: дурная голова ногам покоя не дает – это про тебя. А ты, – обернулся Семецкий к Петру, – отправлю-ка я тебя в командировку на полгода в такую тмутаракань без электричества, что ты думать забудешь про всякие глупости.
«Какие-то это несерьезные наказания, кажется, гроза пронеслась мимо», – догадались друзья.
– Ему нельзя в командировку, товарищ полковник, он через три месяца женится, – вступился за друга Алексей.
– Так что ваши предостережения насчет глупостей опоздали, он уже сделал глупость – подал заявление в ЗАГС, – съязвил Константин.
– Это что ж, когда ты сам подавал заявление в ЗАГС – тоже глупость делал? – «злобно» завращал глазами Алексей. – За сестру ответишь.
– Отставить разговорчики! Ладно, командировку отменяю, что возьмешь с влюбленного дурачка. Женись, даю тебе свое отеческое, то есть командирское, благословение, – улыбнулся Семецкий, быстро остыв от гнева.