Прошлое никогда не проходит

И Степан Петрович отрезал от туши большой кусок, обжарил его на костре, разрезал на три равные части и протянул по аппетитному кусочку Ардаю и иноземцу, вместе с кружками разведённого спирта.

– Вуаля, мусьё!

Возмущенный француз отодвинул от себя его руку и, делая ударения на последнем слоге, залепетал, картавя.

– Как он можно кушать!? Вы знаете, сколько он имеет лет? Мильён, нет, больше. Он давно есть мёртвый труп, очень давно! Этот мясо был протухнуть ещё 1000 лет назад!

– Со спиртом можно!

– И спирт пить не можно, это есть смерть. Вино есть очень хорошо! C'est tres bon!

– Может, ты видел в Хатанге виноградные плантации? Да и толку-то от твоего вина… Им разве согреешься? Я вообще не пью, но здесь – другое дело, – проворчал Ардай, а Степан Петрович аж подпрыгнул от возмущения:

– Ничего себе, труп! Дай Бог нам, живым, так сохраниться, как этот мертвец! Смотри, свежайшее мясо! Цвет темно-красный, пахнет, ой, как оно пахнет! Здесь же вечная мерзлота, всё, как в рефрижераторе! Ммм… тает во рту, это что-то! Да хватай же, пока я добрый! Ну, впрочем, как хочешь, мусьё, нам больше достанется, а ты иди лягушек лови. Очень мне нужно тебя уговаривать!

И они с Ардаем закусили сочными кусками мамонтятины, облизываясь, похваливая её и поддразнивая француза:

– Да, Петруха (так они называли Пьера), это тебе не парижский ресторан, там ты такое ни за какие деньги не купишь! Ах, до чего же хорошо! Тепло по телу разливается, вот оно, пошло, пошло… Лепота! Ты хоть глотни спирта-то, басурманин бестолковый! Да и вообще, многие ли на земном шаре пробовали мясо мамонта? Тебя и на Родине не поймут, точно говорю! Если поверят, конечно….

Молодой человек дрожал от холода, с вожделением и одновременно ужасом посматривая на кусок мяса с аппетитной корочкой. Не выдержав, взял кружку со спиртом, выдохнул, подражая охотникам, и опрокинул её, крякнув, а затем вцепился зубами в мамонтятину, и неожиданно для себя прокартавил:

– Tres bien! Корошё!

– Вот и молодец, а то бургундского ему с рокфором подавай, мать его!

Когда Пьер вернулся домой, он рассказал об этой удивительной находке и все действительно стали ругать его, требуя привести хоть кусочек мамонта во Францию, а лучше – целиком, обещали обогатить за такую находку. Журналист себе локти кусал, да поздно. Петрович горестно вздохнул:

– С тех пор прошло пять лет. Вот я и мечтаю о том, чтобы вновь найти того, ну, или какого-нибудь другого мамонта, а Пьер обещает прилететь с деньгами. Не пришлось бы мне целый год пенсию копить на дорогу в Хатангу! Без вертолёта туда не добраться, вокруг – непроходимая болотная топь и тундра… А это дорого. Может, его уже давно растащили звери…

– Такое везенье только раз бывает. Странно, что не разрушились клетки тканей, или, может быть, вы этого просто не заметили, – вытирая слёзы от смеха, заметила Женя.

– Да ведь я его на палке жарил, и мясо не распалось, видно, у нас какие-то особые условия для хранения.

– Жень, спой что-нибудь, – попросил её Денис, протягивая гитару.

Перебирая струны тоненькими пальчиками, она запела нежным серебряным голоском, гулко раздававшемся в пустом доме. Кампания подхватывала русские народные песни, нет, не псевдонародные, «а ля Русь», а настоящие, типа Лучины, прошедшие через века и несущие с собой всю мудрость и опыт наших предков, освоивших шестую часть света. В них звучал и степной ветер русских необъятных широт, и перезвон колокольчиков, и бесконечная, щемящая сердце тоска, и любовь к родному краю. Пела она и романсы бессмертного Вертинского, исполняя их по своему, артистично и проникновенно. Все притихли, тихонько подпевая ей, и только повторяли:

– Ещё, Женечка, пожалуйста, ещё.

Неожиданно её репертуар резко изменился. Поглядывая озорными глазами на моряка, она вдруг запела отрывисто и низким голосом песню Александра Городницкого: «Не женитесь, поэты».

– Какая хорошая песня, настоящая, мужская. Ты, Женечка, просто умница, и как ты её хорошо поняла, наверное, твой муж какой-нибудь дипломат или что-то в этом роде?

Все переглянулись, пораженные таким неожиданным выводом и ещё более тем, что он действительно угадал.

– Ну, причём тут мой муж, Степаныч? Кстати, он действительно дипломат, чем же это плохо?

Ребята сердито посмотрели на него, а Николай буркнул:

– Думай, что говоришь!

– А что я такого сказал? Ну, извини, Жень, дурака, уж очень меня впечатлили твои песни или романсы, прямо не знаю, как правильнее сказать. Как это там у тебя?

«Затерялись затупившиеся перья среди бабьих ленточек и кружев», так, кажется, да? А что дальше?

– Не у меня, а у нашего коллеги, геофизика из института Океанологии.

Не нашёл княжны упрямый витязь
Для стрельбы готовы пистолеты

Степан Петрович вдруг неожиданно сказал

– Вот, вот, ты, Женечка, и есть та самая княжна, которую не каждому удаётся хотя бы раз в жизни встретить. Ну, ладно, спасибо вам ребята за угощение и за песни, от которых аж слёзы к глазам подступают. Душевно посидели, спасибо тебе, дочка.