Прошлой осенью в аду

— Идите отсюда, — грянула она басом. — Ходит тут всякое жулье. Любовь мне свое все оставила приглядывать, и я ничего вам не дам. Хотите — покупайте. Банка крему — двадцатка.

— Но это наш крем! — возмутилась я. — Чего ты, Седельников, стоишь, как столб? Объясни.

— Ждите Любовь! Она будет сейчас, — громыхала старуха. Другие тоже раскричались противными сорочьими голосами.

Минут через пять нас, наверное и бить бы начали, но вдруг появилась долгожданная дама по имени Любовь. Надо признаться, я редко видала в своей жизни что-либо более впечатляющее. С задворок гастронома на нас надвигалась высокая старуха в зеленой распахнутой куртке. Под курткой на ней было великолепное, до полу, вечернее платье, сплошь усеянное золотыми блестками, крупными, как рублевики. При свете румяного заката они вспыхивали зеркальным блеском, слепили и брызгали бликами на асфальт. Золотая баба вела за руку мальчика лет пяти. Это был очаровательный негритенок, синевато-румяный, как слива венгерка. Кудри на его голове были заплетены квадратными комочками, а из сиреневого рта торчала соломинка чупа-чупса. Когда я увидела эту группу, я прямо остолбенела от изумления. В нашем северном, глубинном и довольно скучном городе я никогда не видела ни таких дивных нарядов, ни негритят! Позже, от Седельникова, я узнала вполне тривиальную причину появления этой экзотики: внучка Чупачупсихи клюнула на газетное объявление и завербовалась в миловидные девушки для зарубежного шоу-бизнеса. В Турции внучка попала якобы в гарем невероятно богатого, обходительного, сладострастного турка немолодых лет. Он окружил ее роскошью, и в благодарность внучка родила турку сына, почему-то негритенка. Вернувшись на родину, внучка занялась бизнесом — снабжала Чупачупсиху жвачками — и крутила романы с немолодыми господами, похожими на турок. Чупачупсиха воспитывала негритенка и донашивала внучкины наряды. Поскольку балов и приемов она не посещала, приходилось щеголять на рабочем месте. Летом, говорят, на Чупачупсихе видели нечто совершенно неслыханное, нежно-прозрачное, с двумя вышитыми звездочками на грудях и с вырезом до крестца.

— Любовь! — завопила толстая старуха. — Тут к тебе жулики пришли!

Чупачупсиха злобно уставилась на нас. Цвет лица у нее был густо-кирпичный, а глаза ситцево-голубые — физиономия старого китобоя, скорого на расправу.

— Вот вам ваши триста рублей, — начал Седельников несмело, — а вы мне верните мою сумку. Я передумал…

— Иди на фиг, — спокойно среагировала Чупачупсиха.

— Что значит «иди»?

— Лесом! Ты свое получил, и я тебе не знаю.

— Но ведь могут возникнуть обстоятельства… — вмешалась я. — Вам случайно дали не ту сумку! Мы хотим вернуть вам деньги, только и всего. Ведь вы ничего не теряете!

— А ты моих денег не считай, — отрезала Чупачупсиха и почесала золоченое брюхо. — И назад не требуй. Назад ничего не бывает. Его вот я назад не засуну!

И она кивнула на негритенка, который с улыбкой развернул громаднейшую шоколадку и набил ею обе щеки. Наверное, он был страшно перемазан шоколадом, но на его лиловом лице ничего не было заметно.

— Вашего внука я не имею в виду, — вяло возразил Седельников — Его, так и быть, себе оставьте. Отдайте мою сумку, и все!

— Иди на фиг!

— Как вы грубы! — вдруг вскрикнул молчавший до того Цедилов. — Рядом с вами маленький ребенок, а вы бранитесь. Кругом грязь, окурки! Это вы курили?

— Иди на фиг!

— Неужели вы не знаете других слов?

Тут Чупачупсиха высказалась по поводу Цедилова иначе. Она знала другие слова! От них покраснел бы и старый китобой. Негритенок весело захихикал.

— Валите-ка отсюда, — бодро закончила Чупачупсиха. — Стали, загородили все, покупателей отпугиваете!

Торгующие ведьмы дружно загалдели в поддержку золотой бабы. Негритенок икал от удовольствия. Седельников переминался с ноги на ногу.

— Ну что же ты не кидаешься помидорами? — саркастически спросила я. — Или ты только с интеллигентными людьми буян?

— Сама видишь, какие тут грымзы, — буркнул он.

Оскорбленные грымзы перешли на визг, а Цедилов умиленно любовался чернокожим ангелочком: пока шла баталия, тот вытащил из зеленого бабкиного кармана десятку и сделал из нее самолетик.

— Так, дамы и господа, — перекрыла я своим профессиональным учительским голосом неистовый старушечий галдеж. — Не хотите добром — обратимся тогда к органам правосудия. Вас — да, вас, дама в бальном платье! — будем привлекать за торговлю краденым. Ведь сумка эта краденая. Пригласим милицию с рынка, составим акт изъятия…

Внезапно так и полезли из меня юридические словечки. Что значит телевизор смотреть!

— Баба, я какать хочу! — громко нарушил негритенок возникшую вдруг тишину.

— Никита, погоди! — отмахнулась от него Чупачупсиха. — Что, в сумке краденое?

— Да, — дружно ответили мы с Седельниковым.

— Но я ничего не крала! Я честно купила! Вот у этого! Не имеете права! Я не знала ничего! Это мое! Уходите отсюда!

Седельников, почуяв свет в конце туннеля, сразу осмелел: