Проснуться ото сна (СИ)

— Все состояние твоей семьи не составит и десятой части от накоплений претендента на ее руку.

— Вы сделаете свою дочь несчастной на всю жизнь, если она выйдет за Уинклиффа! Я уважал вас, а ваше коварство и желание наживы не знает границ, вы…

Он не успел договорить, как выражение лица графа Слуцкого стало суровым и во двор вышли двое слуг. Взяв его под руки, они выкинули разошедшегося гостя за ворота.

Упав, и чуть не плача он выкрикнул несколько ругательств в адрес графа, лист, который так отчаянно сжимал в руке, остался лежать на земле в чужих владениях за закрытыми воротами.

Не желая упустить намеченную жертву, я с легкостью перелез через забор и пошел вдоль него, держась на почтительном расстоянии.

Насколько я мог судить, дом незнакомца от этого места отделял небольшой лес, некогда посаженный для защиты от частых ветров.

Расстроенный молодой человек ни разу не оглянулся, шел, опустив голову, глядя себе под ноги. Подождав, когда деревья скроют из виду дома, поблескивающие слабыми огоньками, я ускорил шаг. Настигнув его, усыпил, путем сдавливания сонной артерии. Молодой человек обмяк в моих руках, я аккуратно положил его на землю, стараясь не навредить, снял с него синюю бархатную одежду, белую рубашку, ботинки. Я не ошибся, одежда оказалась точно по мне, ботинки были слегка малы, хорошее качество кожи обуви компенсировали это неудобство.

Склонившись над ним, я замер. Черты лица казались знакомыми, правда, где я мог его видеть, вспомнить не удалось. Сделав надрез на запястье жертвы, и вдохнул аромат крови, мое дыхание сделалось частым, внутри все вспыхнуло. Я уже успел забыть, как вкусна человеческая кровь, словно ешь любимое блюдо после длительного воздержания. Глаза блестели, сил держать себя в руках не оставалось, и я впился губами в запястье и пил, пил большими глотками, не в силах остановиться, чувствуя, как тело наполняет сила и понимание, что прошедший месяц я не жил, а пытался выжить.

Я выпил больше, чем мне требовалось, и когда услышал легкий вздох, во мне наступило понимание, что произошла непоправимая ошибка. Человек на моих руках дышал слабо, прерывисто, кровь еще сочилась из раны. Он открыл глаза и посмотрел на меня:

— Ты? — В его глазах мелькнуло угасающее удивление, мгновение — и глаза остекленели, взгляд замер на моем лице.

Раньше я бы не находил себе место от душевных терзаний, сейчас все стало по-другому, но это не значит, что я стал бесчувственным. Поменялась моя жизненная позиция.

Я сел на землю, закрыл лицо руками. Видит Бог, я не хотел такого исхода, и он как будто меня узнал. Эта мысль не выходила их головы, но, сколько я ни старался, не мог вспомнить этого молодого человека. Если меня не обманывает интуиция, то этот несчастный младше меня на лет десять. Он должен был быть совсем юным в те далекие годы. Провел рукой над его лицом, закрывая остекленевшие глаза, совершенно отчетливо понимая, что данную смерть воспримут, как самоубийство, причиной которой стала любовь.

— Новая жизнь началась не так, как я планировал, — с досадой прокомментировал я и, развернув лист бумаги, ранее принадлежащий умершему, прочел:

Я так любил тебя: безумно, страстно,
Но чувств моих ты не щадя,
Отказ я получил бесстрастный,
О Бог, как жить мне сильно так любя?

Строки, написанные неровным почерком, повествовали, конечно же, о любви.

— Интересно, чем эта Агнесса тебя покорила, что ты готов был умереть ради нее? Какова ирония судьбы, — я рассмеялся. Веселого в ситуации не было, человеческие эмоции мешали мне воспринимать все хладнокровно. — А ты, Николас, всегда говорил, что эмоции — лучшее, что может быть.

Я вложил записку в руку умершего, одел его в свои лохмотья. Отряхнулся и, устроив все как несчастный случай, отправился в сторону дома.

Весь дом погрузился в ночь, только в одной крохотной комнате прислуги мерцало неровное пламя. Напустив на себя важный вид, я постучал. Дверь открыл мужчина средних лет, к несчастью, когда мы тут последний раз жили, управляющим был другой человек.

Открывший меня видел в первый раз, поэтому в глазах замер непроизнесенный вопрос. Когда дремота рассеялась, он немного грубо пробасил:

— Чего вам? Ночь уже, хозяина нет.

Я достал бумаги, подтверждающие мои права на дом. Управляющий недоверчиво уставился на буквы. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что слова, написанные на документе, ни о чем ему не говорят, стоящий передо мной человек не умел даже читать.

— Анатоль, новый владелец этого прекрасного дома, — представился я, убирая бумаги в шкатулку.

От этих слов он оживился, заулыбался, пытаясь угодить господину:

— Я Джонатан. Проходите, пожалуйста, в дом, — он отошел с дороги, жестом приглашая войти. — Подождите здесь, — за мной закрыли дверь. — Я сейчас подойду.

Эта перемена в его поведении мне сразу не понравилась и насторожила. Я доверяю своим умениям, позволяющим лучше чувствовать людей.