Проснуться живым

- Столетиями Церковь и ее "лемминги" изо всех сил старались сделать секс безрадостным, если не невозможным, и патологически изображали девственность и безбрачие добродетелями, а не чудовищными грехами против источника жизни. Мать Иисуса была провозглашена девой, и даже ее родители превратились в девственников - кстати, доктрина непорочного зачатия не была официальной догмой даже в католической церкви, покуда Папа Пий IX не получил в 1854 году телеграмму от Господа Бога. До второго столетия от Рождества Христова об этом и не помышляли - думаю, именно с тех пор Мария начала превращаться в вечную деву.

- Я этого не знал.

- Ну, так теперь знаете. Короче говоря, естественный акт всеми способами превращали в противоестественный и грязный. Если Матерь Божья - вечная дева, не следует ли всем прочим матерям вечно краснеть от стыда? И всем прочим отцам тоже? Задавать этот вопрос, значит, отвечать на него. Выходит, наследники иудео-христианских сексуальных психозов почти никогда не могут позволить себе полной свободы и радости в акте, которому мы все обязаны своим появлением на свет.

- Ну, это лучше, чем ничего...

- Мы углубляемся в темные лабиринты, - прогудел Бруно, - рассуждая о глупостях и грехах наших мудрых и безгрешных духовных лидеров. Логика приводит нас к вопросу: если бы Мария была не девой, а хромой, стали бы священники ломать себе ноги и опираться на костыли, восхваляя святую Хромую Марию? Логичный ответ: эти церковные акробаты произносили бы свои пророчества, стоя на голове, но тогда бы их рясы опустились, и мы узнали бы правду, а правда сделала бы нас свободными!

- Он в самом деле завелся, - сказал я.

Дру кивнула.

- Может, нам забрать у него выпивку? Кстати, бурбон весьма недурен.

Должно быть, Бруно слышал меня. Он залпом допил остатки бренди, подошел к бару, наполнил свой бокал и вернулся с бутылкой бурбона.

- Думаю, он слышал, что я сказал, - заметил я. - У вашего отца необычайно острый слух.

- Он вообще удивительный человек.

- Надеюсь, вас это не смущает? Я имею в виду разговоры о сексе и тому подобное...

- А вас секс смущает, Шелл?

- Конечно нет!

- Меня тоже.

- Выходит, секс не смущает нас обоих! Разве это не чудесное совпадение?

Дру одарила меня улыбкой Моны Лизы, но ничего не сказала.

- Вы не слышали меня? - спросил я. - Я сказал: разве это не чудесное...

- А наш Фестус Лемминг - всего лишь кончик застывшего айсберга; он стал сегодняшним символом того, что Церковь проповедовала веками. Когда возникает здоровая реакция против сексуальных заскоков Церкви, Лемминг восстает против этой реакции. Он ведет нас назад, к святому Павлу и его изречениям, что "мужчине лучше не касаться женщины".

- Святой так говорил? - быстро осведомился я, пока док переводил дыхание.

- А кто же еще? - Бруно наклонился, чтобы налить бурбон в мой стакан. Более того, Павел вроде осуществлял на практике то, что проповедовал. Вероятно, он не мог иначе, так как "немощь плоти" не вполне ясно характеризует...

- Как мужчина он не производит на меня особого впечатления, - признал я.

- По-моему, в этом отношении он еще хуже, чем наш современный образец духовного здоровья - Фестус Лемминг. По крайней мере, Фестус публично не заявлял, подобно Павлу и его последователям, что мы все рождены оскверненными и безнадежно пораженными грехом, и не спрашивал: "Как может быть чистым тот, кто рожден женщиной?" Павел был бесполезен для женского пола - как, впрочем, и для мужского. Этот человек предлагал всем другим мужчинам фальшивый билет на небеса, требуя взамен отказа от их мужской природы. Это было настолько блестяще проделано, что его слова стали Священным Писанием, и в результате все добрые христиане почти две тысячи лет грабят Петра, чтобы уплатить Павлу Английское выражение "to rob Peterto pay Paul" ("ограбить Петра, чтобы уплатить Павлу") означает "облагодетельствовать одного за счет другого"..

- И Павел был святым? - задумчиво осведомился я.

- Был и есть. Кто был святым, остается им навсегда.

- Кто же сделал его святым?

- Бог.

- Откуда вы знаете?

- Пожалуйста, не задавайте глупых вопросов. Кроме того, вы постоянно меня прерываете...

- Заткнись, папа!

В наступившем молчании я четко расслышал два слова.

Они прозвучали по телевизору. Звук был очень тихим, но я на свой слух тоже не жаловался. Самое важное, что эти слова были мне хорошо знакомы. Одно было "Шелл", а другое - "Скотт".

Увидев на экране диктора ночных новостей, я одним прыжком очутился возле телевизора и успел повернуть регулятор громкости, чтобы в комнате отчетливо прозвучало: "Дальнейшие подробности покушения на Фестуса Лемминга, самого святого пастора церкви Второго пришествия, после рекламной паузы".

Я, шатаясь, вернулся к дивану и тяжело опустился на него. Бруно и Дру, не двигаясь, смотрели на экран.

Я тоже смотрел, как пара влажных красных губ появилась на тюбике, и сексуальный голос их обладательницы (или чей-то еще) произнес: "Мммм! Это великолепно!.."

Глава 11

- Покушение? - сказала Дру.

- На Фестуса? - сказал Бруно.

- Лемминга? - сказал я.