Проснуться живым

Викентий осушил бокал и знаком подозвал официанта. Тот материализовался вместе с новым бокалом и сугубо символическим креветочным салатиком на тарелке. Поставил все вежливо перед клиентом и склонился-прошептал:

— Огромная к вам просьба… Вон тот пожилой посетитель хочет к вам подсесть.

— Что, столиков свободных больше нет? — Викентий настроился напиться вдребадан, а потому был склонен к агрессии и отстаиванию права на одиночество. — Пусть катится к чертовой матери!

— Он очень просил…

— Нет!

— Он сказал, что Гремлин…

Викентий вздрогнул и отставил виски:

— Где он?!

Официант только указал салфеточкой и рассеялся как облачко ароматизатора. А напротив Викентия тяжело уселся старик и забрюзжал:

— Ну ты совсем скурвился, Кешаня! Я уж так понял, что ты про меня и думать забыл…

— Степан! — Чтоб не расплыться в сентиментальности, Викентий хлопнул виски до дна. — Да не было дня, чтоб я о тебе…

— Ага. А в бар догадался прийти только сейчас. Когда уже вторжение началось, блин…

— К-какое еще вторжение?

— Так. — Степан хоть и выглядел глубоким стариком, привычек, похоже, не поменял. — Сначала мы пьем или что?…

— Пьем!

Официант материализовался вновь, словно его пробуждала к деятельности эта краткая эмоциональная фраза.

— Кешаня, «Камю» или «Бифитер» за нашу долгожданную встречу?…

— «Смирновской». Пол-ящика.

— Не пей водку, ты же давно не студент. «Камю» нам, парень. И побольше!

— Степан, ты стал аристократом, — расслабленно протянул почти расставшийся с горечью и желчью Викентий. «Камю» был принят. И еще раз принят. Что здорово очищало организм от ментальных шлаков. — Ты стал богатым человеком, Гремлин. Ты так пьешь коньяк, что чувствуется дурной запах больших денег! Куда ты слинял из больницы, Степа?… Что с тобой стало, как ты жил все это мрачное время? Про змей слыхал?

— Слыхал…

— А еще тебя ищет все та же девушка-галлюцинация. Впрочем, с ней произошла некоторая неприятность…

— Я знаю, что случилось. И больше она меня искать не будет. Хотя, по чести сказать, Кешаня, искала она и ее подруга Озулия вовсе не меня лично.

— А… кого?

— Того, кто во мне, — интимно прошептал Степан.

Викентий отшатнулся:

— Ты… в порядке, Степан?

Старик усмехнулся:

— Забудь эту пошлую голливудскую фразу, Кешаня. И поверь мне. Потому что другого выхода у нас все равно нет. Вторжение уже началось.

— Да какое вторжение?! — крикнул Викентий и осекся.

Потому что Степан смотрел на него глазами, вовсе не подходящими человеческой природе. Глазами цвета расплавленного золота.

— Теперь говорить буду я. — Голос Степана изменился, стал тоже эдаким торжественно-фанфарно-золотым. — Знай, о смертный, что в теле твоего друга находится сам Царь Непопираемой земли Алулу Оа Вамбонга! И тем пребыванием оказывает ему великую честь и благословение!

— Степан, брось дурака валять, — хихикнул было Викентий, но тут же и заткнулся. Потому что мгновенно и бесповоротно понял: это правда.

А не очередная версия лжи.

Ведь, похоже, именно этого добивалась Надежда. Выманить пресловутого Царя из его земли Непопираемой… Так?

— Внимай мне, о смертный, и знай, что великая выпала тебе честь не только без опасности здоровью пребывать рядом со мною, но и помочь мне в деле благочестивом и угодном Священным Небесам Вибути!

— Степан… — начал было Викентий, и тут со стариком Гремлином опять произошла перемена. Золото в глазах угасло, и Степан хрипло затараторил безо всякой торжественности:

— Заколебал меня этот Царь, Кешаня, ты себе представить не можешь как! Ты думаешь, почему меня эти телки, Надежда и Озулия, ловили и терзали по-всякому?! Да потому что хотели сделать из меня какого-то Заместителя Царя. Типа двойника. Или жертвы. В общем, они уже сами не знали, что хотели, им главное было — Царя хоть как-нибудь из Непопираемой земли выманить. Алулу мне тут пытался популярно это растолковать, но у него язык такой архаический, хрен поймешь с первых трех попыток!.. — и тут же:

— Смертный, Степаном поименованный, когда ты наконец станешь относиться к моему величеству с должным почтением?… Если бы не красота и родниковая прозрачность твоей неиспорченной души, что так привлекла меня к тебе, не проснулся бы ты живым, о Степан! Дай же мне все изложить твоему другу, ибо уже грядет Нечто…