Просо судьбы (СИ)

Зерги почувствовал, что начинает задыхаться — бурлящий коктейль из обиды, разочарования, осознания содеянного, гнева и необычной пустоты, навалился на него, и он в изнеможении прислонился к ближайшей колонне. Его бросило в холодный пот, сердце затрепетало, будто птаха в когтях хищника, крупная дрожь сотрясла его — казалось, ещё чуть-чуть, и он испустит дух… Это было неприятное ощущение. Ослабевшие колени подогнулись, он сполз вниз, и, словно слепой, беспомощно зашарил вокруг руками… Деревянное полотно — спинка молельной скамьи. Он перебрался на неё… Снова провал.

Он пришёл в себя от суеты, творившейся вокруг. Священнослужители носились, будто угорелые, некоторые заламывали руки и стенали. Как и многие верующие. Непрерывно звенели колокола. По боковым проходам промчалось несколько отрядов священников-воинов со злыми, сосредоточенными лицами и с дубинками в руках. Что-то произошло?

Только тут и сейчас он осознал, где находится и, словно почувствовав чей-то взгляд, поднял безвольные, мучительно слабые глаза… и содрогнулся. На него смотрел сам Единый. Понимающе, вопрошающе и… прощающе. Его строгий и выразительный лик, запечатлённый каким-то искусным художником, был одновременно и пугающе строг, и чрезвычайно добр. Казалось, он проникает во все потайные уголки слабого тела, поджигая всё подряд горячим, но не безжалостным пламенем. И печень, и селезёнку, и мечты, и сокровенное, и память…

Маленький страдающий человек почувствовал, как по щекам потекли слёзы, и содрогнулся в плаче. Губы сами собой истово зашептали молитву.

Где-то на краю сознания, будто некое озарение мелькнула мысль: может это и есть путь к Богу, начавшийся со смертью отца? Вернее, с его искушения Даром? Устеленный множеством смертей и большим горем. И даже сейчас, раскаиваясь, он понял, что заплатил неимоверную цену за свои слёзы. И ещё он понял, что его терзает. Нет, не собственная безопасность и не убийство псевдосвященника Алия. А отправленные за жизнью настоящего святого отца, кардинала Апия, убийцы…

* * *

Где я?

Этот вопрос крутился в голове, не находя ответа. Она связана. И это очень неприятно. Невозможность двигаться, затёкшее тело, сильно-сильно хотелось на горшок.

Дабы не впасть в панику от совершенно незнакомого прежде чувства беззащитности и уязвимости, которое сводило с ума, она постаралась выровнять дыхание. Выпрыгивающее из груди сердце гнало кровь и нарушало равномерную циркуляцию воздуха, отчего ей стало казаться, что тонкие ноздри просто не справляются с потоком, мало того, слизь вот-вот ещё сильнее ухудшит положение. Во рту, заткнутом вонючей тряпкой, скопилась изрядно заправленная горечью слюна, что тоже не улучшало самочувствия.

Нужно быть сильной! Друзья обязательно её отыщут, и тому, кто это с ней сделал, отрежут уши! Это отнюдь не пустые слова, а пожелание. Пусть и подобная кровожадность совсем недавно была ей совершенно чужда. Но времена меняются. Как там говорил Оберотти: «Младенец — это тот, кто ещё не пустил кровь. С первой же мысленной каплей ты начинаешь свой путь к старению и смерти».

Нужно отвлечься и проанализировать то, что происходит. С чего всё началось?

Она составила компанию Рохле прогуляться. Это было так чудесно — не ощущать постоянную опеку, и при этом чувствовать себя в безопасности за широкой спиной. Ну, кто может с ним сравниться? Разве что Ройчи. Но тот не мог уделять ей столько внимания, сколько хотелось Руфии. В отличие от товарища. И… ей действительно было интересно общаться с «тёмным». Но Рохля, как водится, перед длительной прогулкой должен был основательно подкрепиться, иначе эти его слова-паразиты: «жрать охота» приобретали либо зловещий оттенок, что не очень сказывалось на общении с другими людьми, либо жалобный — что тоже не устраивало Руфию. Поэтому по пути они зашли в трактир, где вкусы Рохли хорошо знали, и, как ни странно, никогда не требовали денег. Кстати, когда она выберется из этой переделки, нужно будет этот момент просветить — ведь неспроста поят и кормят такого ненасытного обжору, как снежный тролль — наверняка хотят его подбить на какое-то нехорошее дело.

В общем, они зашли, сделали заказ, потом к ним подсел приставучий, хоть и приятный на вид и интересный, как рассказчик, мужчина. Поначалу Руфия отнеслась к нему благосклонно, но вскоре поняла, что тот просто-напросто спаивает её Рохлю. И потом, сквозь нескончаемый поток слов она почувствовала некую фальшь, а включив логику, вообще попала в тупик: ради чего взрослому человеку их угощать, суетиться, развлекать историями, явно чтобы удержать за столом… Но додумать она не успела — веки потяжелели. И следующее её пробуждение комфортом, а также добрыми вестями не изобиловало.